(Предложенный ниже материал является начальной частью книги главнокомандующенго вооруженными силами Грузинской Демократической республики на втором этапе русско-грузинской войны февраля-марта 1921 г., и до того в ряде войн против неприятелей Грузии, генерала Георгия Ивановича Квинитадзе "Мои воспоминания в годы независимости Грузии 1917-1921", YMCA-PRESS, Париж, 1985, со вступительной статьей об авторе князя Теймураза Багратиона-Мухранского. Полностью эту книгу можно прочесть в интернете в фондах Национальной библиотеки Парламента Грузии /бывшая Публичная библиотека г. Тбилиси/)
ОБ АВТОРЕ
Я познакомился с генералом Квинитадзе и с его милой семьей в 1946 г., часто бывал в их доме в Шату, под Парижем, до моего отъезда в Соединенные Штаты в 1949 г. Это были уютные обеды с зажженными на столе свечами; после обеда Георгий Иванович рассказывал эпизоды из своего прошлого.
Так, например, 16 февраля 1916г., когда пал Эрзерум, генерал Юденич обратился к стоящему рядом с ним ген. Квинитадзе со словами: "Георгий Иванович, поручаю вам, как грузину, первым войти в Эрзерум".
Георгий Квинитадзе происходил из грузинского рода Чиковани. Когда в 1830г. русские войска вошли в Имеретию, дед Георгия Ивановича, Симон Чиковани, ушел в Турцию в свите имеретинского царя Симеона. Его сын Иван, отец Георгия Ивановича, был оставлен в Грузии, в семье князей Цицишвили. Со времени присоединения Грузии к России, грузины охотно поступали в русские военные школы и в ряды русской императорской армии. Это давало им возможность участвовать в военных действиях против турок и персов, вековых врагов Грузии. Русская армия пополнялась грузинами, несмотря на нанесенное их национальному чувству оскорбление, после того, как договор 1783г. между императрицей Екатериной II и царем Ираклием был заменен в 1801г. простым присоединением к России, превращением грузинского царства в русские губернии. В возрасте 13-ти лет, переменив свою фимипию на Квинитадзе, Иван поступил в русскую армию и сделал блестящую карьеру. Он владел многими языками и ему давали особые поручения. Так, он был назначен сопровождать Александра Дюма во время его путешествия по Кавказу.
Георгий Квинитадзе родился в 1874г. в Дагестане. В десятилетнем возрасте он поступил в Тифлисский Кадетский Корпус, потом окончил Константиновское Пехотное Училище в Петербурге, после производства в 1894 г. в офицеры служил в 153-м Владикавказском полку, а затем в Царстве Польском. В 1904г., во время японской войны, Г.И. Квинитадзе, по его желанию, был командирован на Дальний Восток, где получил боевое крещение и военные отличия. В 1910г., уже капитаном, Георгий Иванович окончил Академию Генерального Штаба и был причислен к Штабу Кавказского Военного Округа. Во время Первой мировой войны полковник Квинитадзе был начальником штаба новосформированной 4-ой Кавказской Стрелковой Дивизии, в рядах которой участвовал в осаде и штурме крепости Эрзерум, за что получил орден Св. Георгия 4-ой степени, а затем Георгиевское оружие.
В 1917г. революция и развал императорской армии застали Г. И. Квинитадзе в чине генерал-майора генерального штаба, георгиевским кавалером и опытным военачальником, пользующимся всеобщим доверием и уважением.
С образованием грузинского государства в 1918 г., Георгий Иванович, как грузинский патриот, посвятил все свои силы и знания созданию грузинского Военного Училища. Грузинское правительство неоднократно назначало генерала Квинитадзе на должность командующего грузинскими военными силами, а затем увольняло его. У правительства и у главнокомандующего были совершенно разные взгляды на меры, которые следовало принимать при затруднениях. Генерал Квинитадзе стоял за проявление инициативы, власти, за наступление, имевшее своею целью победу, тогда как правительство шло на соглашения, компромиссы и уступки армянам, туркам и Советам.
Несомненно, имя генерала Квинитадзе войдет в историю русской императорской армии как пример доблестного военачальника, а в историю Грузии – как истинного патриота, сохранившего дух и исторические традиции многострадальной Грузии.
Генерал Квинитадзе скончался в Шату 7-го августа 1970г. в возрасте 96 лет.
Кн. Теймураз Багратион-Myхранений
Нью-Йорк, 5-го января 1985г.
Мои воспоминания посвящаю
моей незабвенной супруге
МАРИИ ВЛАДИМИРОВНЕ,
истой грузинке и матери семьи.
Содержание предложенной выдержки
Предисловие
Вступление
Глава I. Революция. – Обыск. – Батуми
Глава II. Закавказская Республика
Глава III. Грузинская республика
Глава IV. Проект закона о народной Гвардии Грузинской демократической республики
Глава V. Моя отставка
ПРЕДИСЛОВИЕ
Мои воспоминания касаются событий, происшедших в Грузии со дня революции 1917 года по день подписания мира правительством Н. Жордания с завоевателем, в Самтреди 16-го марта 1921 года.
За это время я неоднократно был поставлен во главе грузинских войск.
Ввиду того, что события эти были описаны как в иностранной прессе, так и в грузинской тенденциозно и неверно, я счел себя обязанным написать мои воспоминания в 1922 году по приезде в Париж.
Читая мои воспоминания внимательно, читатель увидит деятельность наших правителей, может быть, и обуреваемых благими намерениями, но лишь мечтателей своих юношеских увлечений и копировавших великую Французскую революцию 1789 года, и то лишь по внешности.
Грузинские социал-демократы состояли членами русской социал-демократической партии, вследствие чего во время революции легко захватили действительную власть в Совете рабочих и солдатских депутатов, сначала в Закавказье, а затем в Закавказской республике и, наконец, в Грузии.
Весной 1918 года наши правители, несмотря на приглашение, отказались поехать в Брест-Литовск при заключении Брест-Литовского договора, навязанного немцами русским большевикам, под тем предлогом, что Закавказье составляет неотъемлемую часть России. Казалось бы, именно под этим предлогом они должны были принять приглашение, если хотели говорить об интересах Грузии.
Предлог был неверен, "ибо Украина и Польша уже отделились от России, где уже разыгрывалась гражданская война, закончившаяся лишь в 1920 году победой большевиков.
По Брест-Литовскому договору Закавказье потеряло Карс, Ардаган и Батуми, переданные Турции.
Закавказская республика вступила в переговоры с турками в Трапезунде, а затем в Батуми, желая сохранить эти области.
24-го мая 1918 г. турки предъявили нашим правителям ультиматум признать условия Брест-Литовского договора, угрожая начать военные действия.
Вследствие этого ультиматума нашим правителям пришлось, для создания нового фактора для продолжения переговоров, объявить 26 мая независимую республику Грузию (см. Авалишвили* "Независимость Грузии", стр. 59). (*Многие грузинские имена, оканчивающиеся на "швили", часто писались до революции с окончанием "ев" или "ов").
В дальнейших переговорах с турками нашим правителям пришлось заключить с турками договор, по которому мы уступаем туркам еще Ахалцихе и Ахалкалаки. 4-го июня 1918 года договор подписан первым председателем Грузинского Правительства Н. Рамишвили, Г. Гвазава, Г. Рцхиладзе, ген. И. Одишелидзе (Договор дружбы и мира с Турцией).
С 1917 года, со дня революции, наши правители обещали армянским представителям передать им области, где большинство населения было армянское, т. е. Борчало и Ахалкалаки.
Отказавшись от исполнения этих обещаний, нашим правителям пришлось вести войну с атаковавшей нас Арменией. Нам удалось отразить нападение и даже начать преследование армянских войск, когда вмешались иностранцы (два капитана) и потребовали прекратить военные действия.
Армяне атаковали нас 8 декабря 1918 года. Эти иностранцы не вмешались и не остановили напавших на нас армян, но в конце этого месяца, когда мы не только отразили армян, но и начали их преследовать, они вмешались и остановили военные действия. Конечно, нужно было продолжать военные действия.
Интересен результат этой войны. Наши правители, несмотря на наш успех, согласились признать нашу область Борчало спорной полосой.
Эта область исстари всегда принадлежала Грузии; земли этой области принадлежат грузинским помещикам Орбелиани, Бараташвили, Меликишвили, Сагинашвили, Магалашвили и др.
Армяне в этой области составляли большинство, ибо это были беженцы из Турции. После каждой войны России с Турцией турецкие армяне-беженцы вселялись русскими властями-не только в эту область, но и в Карталинию и Кахетию. После Крымской войны 1853–55 годов их вселили 90.000.
Казалось бы, можно было предложить армянам, ибо образовалась Армения, переселить армян из этой области в Армению, но землю, принадлежавшую грузинам, не отдавать и не делать спорной.
Вообще наши правители очень легко относились к искони грузинским землям. Так Закатали они передали Азербайджану; Ардаган, старая грузинская земля, которую в 1919 году, после восстания Ахалцихе и Ахалкалаки, мы вернули в орбиту Грузии, они передали армянам. Область, населенную грузинами-мусульманами и русскими поселениями, они передали армянам, никакого права не имевшим на эту область и имевшим в Ардагане лишь несколько армянских лавок.
Читателю не трудно увидеть, что наши правители не руководствовались государственными интересами и раздавали наши области, как раздает человек, неожиданно получивший громадное наследство и раздающий свое состояние всем, кто умело испрашивал у него подарки.
В 1920 году нам удалось отразить первое нападение большевиков; мы начали преследование и были уже под Акстафой, когда Председатель Правительства Н. Жордания остановил войну и вступил в переговоры с большевиками.
Это был единственный, исключительно благоприятный случай освобождения Азербайджана и Армении от завоевавших их большевиков, и мы могли очистить от них все Закавказье, а может быть и Дагестан; это был 1920 год, когда Польша вела войну с Россией и генерал Врангель вышел из Крыма.
Поразительно и непонятно поведение наших правителей. Как можно быть во главе управления государством и допускать такие ошибки? Ошибки ли?
Во внутренней политике главная забота правящих была: насаждение в народе социализма, меры против несуществующей контрреволюции и защита так называемых завоеваний революции.
Читатель и здесь увидит смешные мероприятия, как например, "дворец рабочих" на главной улице Тбилиси, куда никто из рабочих не пришел, или цена хлеба для рабочих 5 руб. за фунт, когда обыватель платил 150 рублей.
Конечно, нельзя быть против некоторых положений социализма, как например, улучшение быта рабочих и крестьян, но эти мероприятия скорее здравого смысла, чем специально социалистического характера. Нельзя обвинить Генриха IV в социализме, как всякого помещика, заботящегося об улучшении быта своих крестьян.
Меры против несуществующей контрреволюции и для защиты завоеваний революции привели к созданию правящими Гвардии, сначала красной, потом народной, этой аномалии вооруженной организации.
В Грузии никто не думал быть против революции и ее завоеваний, ибо создание национальной грузинской единицы было исполнением тайных вожделений всякого грузина. Таких чувств, как передача дворянством (банком) своего имущества Национальному Собранию, правящие не поняли, ибо они были слишком проникнуты учениями материализма. Да и Н. Жордания в своих воспоминаниях "Мое прошлое" говорит, что в их среде национальный вопрос никогда не стоял.
Боязнь контрреволюции и потери завоеваний революции привели к тому, что количество Гвардии, вопреки изданному закону, они довели до 24 батальонов, что было в ущерб армейской организации.
Здесь я должен еще добавить о подражании некоторым республиканским обычаям. В то время когда в соседних Закавказских государствах во главе военной организации мы видели в Азербайджане генералов Мехмандарова и Шихлинского, а в Армении ген. Назарбегова, наши правящие ставили военным министром то народного учителя, то адвоката, то земского деятеля, то врача, лишь бы во главе стоял социал-демократ. И вот один из них, при ком я был помощником и в присутствии кого, отправляя один батальон, я сказал командиру батальона, чтобы он взял с собой два орудия, спросил меня: "Георгий Иванович, два орудия это сколько пушек?" – И вот, "строитель" и "управляющий" войсками.
Создание Гвардии, как военной организации, было одной из главных, если не самой главной, причин нашей катастрофы. Гвардия на полях сражений или отказывалась воевать, или оставляла поле сражения, даже выигранного. Так было и в Армяно-Грузинскую войну 1918 года, и в Ахалцихском походе 1919 года, и в первой войне против большевиков в 1920 году в Хашурском бою, когда, несмотря на наше успешное наступление, Гвардия самовольно снялась с поля сражения и ушла в Ципу, по другую сторону Сурамского хребта.
Гвардия, как привилегированная организация, быстро превратилась в преторьянцев, от чего страдала страна. Вот до чего доводит слепое исполнение своих увлечений.
Даже теперь, в 1961 году, после 40-летнего пребывания за границей, социал-демократическая партия продолжает хвастать тем, что в Учредительном Собрании их было 90% и что весь народ шел за ними, так ли это?
В 1914 году Русское Правительство мобилизовало 155.000 грузин. Где были эти 155.000 во время нашей войны против русских в 1921 году?
Несмотря на 90% социалистов в Учредительном Собрании, народ уже не шел за нашими правителями, ибо понял их интернациональный характер управления.
Были повсеместно выступления против правительства. Таковы в Мингрелии, в Душете, в Осетии, в Хеви, в Ахалцихе и Аджарии. Эти выступления усмирялись военной силой, и правительство объясняло их большевистскими выступлениями. Вряд ли население понимало, что такое большевизм и меньшевизм, и разницу между ними.
Народ понял наших правителей и отошел от них, ибо заключение договора 7 мая 1920 года о дружественных взаимоотношениях с нашим прошлым и будущим завоевателем и насадителем русификации в Грузии не могло не открыть глаз населению.
Земельная реформа не удовлетворила крестьян, а в экономическом и финансовом отношениях мы шли к краху.
Правительство среди всех слоев перестало пользоваться авторитетом и, конечно, популярностью. Наши правители не желали создать армию, что было весьма легко исполнить благодаря блестящему и многочисленному офицерству и населению, прошедшему военную службу в русской армии. Наши правители – "адепты мира" – в продолжение 3-х лет вели войны и внутри, и вне. Мы воевали с осетинами, с ахалцихским населением, с аджарцами, а также с Арменией, деникинцами, турками и два раза с русскими. Каждый раз нас застигали врасплох, и мы спасались благодаря блестящему, бескорыстно служившему родине офицерству и патриотизму населения. Читатель увидит, как отблагодарили правящие наше офицерство. Что касается населения, то своим договором мира с большевиками 16 марта 1921 года Н. Жордания предал это население большевикам и всем ужасам большевистской операции. Такова мрачная страница управления Грузией меньшевиками.
Отсутствие литературных средств не дало мне возможности издать мои воспоминания своевременно. Троцкий в своих воспоминаниях откровенно говорит, что, чтобы делать революцию, надо врать. Описывая события в Грузии, я в своих воспоминаниях излагаю их правдиво и это есть моя последняя служба моему народу, испытавшему на себе вранье меньшевистских революционеров.
Chatou, 1961
ВСТУПЛЕНИЕ*
(*Эти записки были написаны в 1922 г., но дополнены автором и позже, на основании новых документов)
Грузия, с 1801 года, составляла часть государства Российского. Она была присоединена к России вопреки международным взаимоотношениям. Александр I, применявший в отношении Польши либеральную политику, нарушил договор с Грузией 1783 года, присоединил ее к России и стал действовать в ней как в завоеванной стране. Отдаваясь под покровительство России грузинский народ рассчитывал вздохнуть от бесконечных войн с мусульманским миром, и надеялся, что с помощью единоверной России он спасет свою веру, свой язык и свою народность. Ожидания его не оправдались. Чем больше страна находилась в руках России, тем сильнее чувствовался завоеватель. Автокефалия Грузинской церкви, вопреки церковным законам, была уничтожена в 1811 году. Грузинская самостоятельная церковь была превращена в одно из епископств Русской церкви и во главе ее, конечно и обязательно, ставился русский с определенной политикой русификации. Русификация Грузии проводилась во всех отраслях жизни народа: суд, администрация, учебные заведения, все, все русифицировалось. Дошли даже до того, что детей нельзя было крестить именами, любимыми и обожаемыми народом, как например, Вахтанг, Тамара, Русудана, Ираклий и т. д. Приходилось крестить именами Ольги, Александра и пр., и я знаю многих, окрещенных этими последними именами, но носивших в общежитии старые грузинские имена. Я не буду распространяться о всех мероприятиях, направленных к постепенному уничтожению всего, что носило печать грузинского. В общем этими мероприятиями достигли того, что культура, образование, искусства, промышленность и пр. бьши в руках русских и народ грузинский стал отставать в своем развитии. Естественно, такое отношение к грузинскому народу вызвало с его стороны противодействие. Во многих местах Карталинии и Кахетии неоднократно поднималось знамя восстания, а Имеретия, не признавшая манифеста 1801 года, была покорена и царь Соломон кончил свою жизнь изгнанником в Турции; так же кончил свою жизнь царевич Александр, не признавший власти России и находившийся в вечной войне с русскими властями. Мечта о политической независимости Грузии никогда не умирала в народе.
Во второй половине 19-го века среди него появились поэты, беллетристы, писатели, художники, проникнутые любовью к родине, и в грузинском обществе постепенно, сильнее и сильнее утверждалось патриотическое течение. Это направление прежде всего проявилось среди грузинского дворянства, всегда отличавшегося особенной любовью к своей родине, исстари стоящего на страже сохранения веры, языка и государственности, и бессчетно пролившего свою кровь для спасения родины от бесчисленных врагов азиатского мираг. Тысячелетиями захлебываясь в этих войнах, Грузия прочно сохранила свою народность и донесла ее до 19-го века, когда на нее нагрянула новая опасность – русификация. Казалось, не было спасения. Но любовь к родине, к своей народности спасли ее от окончательной гибели. Александр Чавчавадзе, Григорий Орбелиани, Акакий Церетели, Рафаил Эристави, Илья Чавчавадзе, Важа Пшавела и целая плеяда наших поэтов, писателей, артистов, а также художников всегда будут светочами, освещающими наше национальное пробуждение. Имена же наших военных героев, Чавчавадзе, Чолокашвили, Амираджиби, Амилахвари, Андроникашвили, Орбелиани и др. всегда будут ярким доказательством военной доблести и внутренней мощи грузинского народа. Народ пробуждался, несмотря на все мероприятия Русского Правительства.
Однако, наряду с этим направлением, появилось движение, которое нельзя не отметить, как чрезвычайно пагубное для Грузинской государственности. Народилась новая интеллигенция. Это была наша молодежь, получившая образование главным образом в русских школах и университетах. Частью, довольно значительной, она находилась под влиянием русской школы, и воспитываясь и обучаясь с русской молодежью, она естественно восприняла от нее те мысли и учения, которыми была пропитана русская интеллигенция середины и второй половины 19-го века. Среди этой молодежи значительная часть заразилась столь привлекательным и заманчивым учением социализма, но русского, с большой дозой интернационализма и нигилизма. Другая ее часть находилась под влиянием наших патриотов писателей, и мысли о пробуждении народа, мысли независимости засели прочно в их умах. В простом народе историческое прошлое не прошло даром и в нем бродили мысли об освобождении и независимости. Несмотря на более чем 100-летнее господство русских властей, ни в обществе, ни в народе не чувствовалась склонность к русской культуре, наоборот, чувствовалась все большая и большая отчужденность от нее, и естественно от ее носителя, от русского народа. Причину надо искать в неправильной политике русского правительства и внутренней силе грузинского народа, веками привыкшего сопротивляться всему чужеземному.
Социалистическая часть интеллигенции, как вышедшая большею частью из рядов простого народа и руководившаяся идеями марксизма, идеями классовой борьбы, была, к сожалению, лучше организована, как находившаяся в рядах российских оппозиционных кругов. Они принимали участие в революционной борьбе и выступали активными деятелями 1905-го года; десятки и сотни их поплатились ссылкой в Сибирь. Не трудно понять, что благодаря их организованности и заманчивым идеям социализма, они пользовались в народе весьма большой популярностью, особенно в Западной Грузии. Когда в Грузии по телеграфу получили известие о революции, власть в Грузии легко перешла в их руки, главные же лидеры их продолжали оставаться в Петрограде и руководили революцией. Принцип единого всероссийского фронта не сходил с их уст, и они продолжали свое дело классовой, и только классовой, борьбы. Надо все же отметить: несмотря на интернациональность их учения и руководивший ими принцип классовой борьбы, в большей части этой группы, в их сердцах далеко не замолк веками вкоренившийся в грузинском народе патриотизм, идея национальной борьбы. Эта идея глухо теплилась в них. Несмотря на это, когда единый, всероссийский социалистический фронт распался под ударами большевиков, они взялись за дело насаждения социализма в своей стране. Как фанатики, их руководители (лидеры) не смогли отрешиться от своих принципов, и они взялись за единение Закавказского государства. Но силой обстоятельств они и здесь потерпели неудачу, после которой обратились к организации Грузинского государства, опять для насаждения социализма.
Что же они встретили в своем народе? Народ между тем постепенно возрождался и давно ждал момента выступить открыто за свое угнетенное право. И час настал. Несмотря на жертвы, которые должны были принести привилегированные классы, несмотря на все стеснения, гонения и даже убийства, которые являлись естественным следствием революции и новых влияний, дворянство, служащие, среди которых главная масса были военные, купечество, промышленники, рабочие, народ, все, все сгруппировались около своих новых вождей. Рабочие шли за своими социалистическими вождями; крестьянство, в котором не заглох патриотизм и в котором бродили идеи независимости, горячо откликнулись на их призыв и, конечно, дворянство, верное своим старым традициям служения народу, а также промышленники и торговый класс, и вся интеллигенция примкнули к ним. Бескорыстность дворянства, исстари известная любовь к родине должна быть уподоблена классическим примерам древней Греции и Рима. Все горели патриотизмом, желанием принести себя в жертву Родине, и все стремились облегчить работу наших новых вождей. В грузинском народе, в общей массе, не имела места классовая вражда. Всех объединяла любовь к Родине. Это была общая идея всего народа, и, несмотря на интернациональность новых веяний, она была могучим двигателем, охватившим все слои, и сделала то, что Грузия представляла маленький островок некоторого правопорядка и спокойствия среди кровавых бушующих волн беспредельного российского моря. Национальная идея охватывала и наших вождей, представителей социализма, но это пришло не сразу и с большой дозой социалистического направления и только для социалистической Грузии. А работа по организации правопорядка при содействии всех, надо сказать, не была сверхчеловеческая. Эти люди из революционного хаоса, когда "бескровная" революция 1917-го года превратилась в море крови и огня, все же создали подобие государства, в котором как будто были ответственное Правительство и Учредительное Собрание, избранное на новых, всеобщих, равных и тайных началах. Равно насаждены были: суд, администрация, самоуправление на демократических же началах. Правительство стало пользоваться как будто всеобщим уважением, и в стране постепенно наступил некоторый правопорядок, но это надо отнести скорее к свойствам народа, исстари расположенного к сохранению правопорядка и государственности. Народ, повторяю, вначале горячо шел заними. Наши вожди были представители социалистических партий, социал-демократы (меньшевики) и социал-федералисты; социал-революционеры не имели почвы в народе. Наряду с этими социалистическими партиями существовала партия национал-демократов. Это основные партии нашего народа. Об ответвлении этих партий или, вернее, об их группах я не буду говорить. Во всем, что касалось защиты родины, национальности, правопорядка, эти партии не раз объединялись и их согласованные действия неоднократно спасали нашу страну от анархии. После столетнего владычества России народ остался верен своим старым вкоренившимся в его кровь заветам и вновь пробудившаяся в нем любовь к Родине и самостоятельности не будет сломлена большевизмом, как не сломили наших праотцев ни Шах-Абазы, ни Ага-Магомет ханы. Грузия, как единица национальная, будет существовать и будет развивать свои богатые природные силы вполне самостоятельно, в своем собственном народном духе. Грузия возродилась, она стала на новую стезю своей жизни, ничто уже не остановит ее естественного развития.
* * *
Относительно вышеназванных партий я должен отметить одно. Партия меньшевиков была преобладающей, они добились того, что 90% состава нашего Учредительного Собрания были меньшевики. Эта доминирующая партия, выросшая и воспитавшаяся на интернациональных идеях, постепенно как бы захватывалась идеями национализма, заражаясь от окружающего ее народа. Войны с окружающими нас народностями лишь способствовали укреплению патриотизма в народе. Характерен один симптоматичный указатель, который я не могу обойти молчанием. В начале революции над бывшим дворцом высшего представителя русской власти на Кавказе, превращенном в дом Учредительного Собрания, развевался красный флаг, этот знак революции и интернационализма. Затем этот флаг был дополнен двумя маленькими национальными флагами, над которыми реял большой красный флаг, и, наконец, эти флаги были заменены одним большим национальным. Эта постепенная смена флагов являлась как бы симптоматичным показателем проникновения наших правящих кругов идеями национализма. Но я не хочу сказать, что правящие круги переродились, далеко нет. Я хочу только отметить, что силою обстоятельств сама жизнь их наводила на правильный путь. Однако они остались с теми же интернациональными идеями и с горечью делали уступки, которых не могли не сделать. Мы увидим их настоящее лицо в их деятельности.
Я должен указать еще на один элемент. Это элемент военный. В жизни каждого государства вооруженные силы имеют громадное значение, а в критические моменты, когда решается его судьба, это значение является преобладающим и армия является вершителем ее судьбы. Так было до сих пор и, я думаю, так будет всегда. Вооруженные силы, армия, есть зеркало души народа, народ в своей вооруженной силе отражает все свои достоинства, все свои недостатки, всю свою культуру, все свое развитие. Это настолько непреложный закон, что по армии, как по термометру, можно всегда сделать верные заключения о степени культурности народа, его мощи и его развитии во всех отраслях жизни. История Греции, Рима и всех новейших государств, так же как и история нашей родины, это ясно и неоспоримо доказывают. Всегда сильная, могущественная армия соответствовала высокому развитию народа, и упадок армии соответственно был показателем и предсказателем грядущего падения государства.
Каков же был материал в Грузии для создания вооруженной силы. Грузия в этом отношении была в чрезвычайно благоприятных условиях; она обладала большим резервом офицеров и солдат, прошедших школу и мирного, и военного времени в рядах Русской Армии. Грузинское офицерство в этих рядах всегда занимало выдающееся положение, и ни одна нация, входящая в состав Русского государства, не дала такого относительно большого процента офицеров, как грузинская. Грузины – народ неизбежно воинственный (вечная война с мусульманами), но с одной особенностью: в нем нет агрессивно-завоевательной жилки, которая обыкновенно сопутствует агрессивным народам; грузины воевали всегда не для завоевания и не для войны, а лишь для защиты своей родины, своей национальности и веры; они никогда не начинали войны с завоевательной целью и овладевали той или другой областью с целью лишь обеспечения своих насущных границ и отличались терпимостью к побежденным. В рядах Русской Армии во время войн грузины офицеры сильно выдвигались, и история войн Кавказских, собственно говоря, есть история сынов Грузии. Кажется, нет ни одной грузинской дворянской фамилии, представители которой не были бы на полях сражений. Наряду с плеядой старых громких фамилий были и со скромными фамилиями. Одно примечательно, грузины офицеры выдвигались на высшие должности лишь во время войны. В мирное же время они обыкновенно кончали свою службу на штаб- и обер-офицерских должностях. Это был, конечно, результат соответствующих мероприятий Русского Правительства. Только война могла заставить нас отличать и нас выдвигать.
В отношении генералов я приведу маленькую статистику, составленную мной в 1919 году. Оказалось, что из числа 25 генералов 23 генерала были награждены Георгиевскими крестами на службе в рядах Русской Армии. Факт примечательный. Вряд ли на каждые 25 русских генералов приходится 23 георгиевских кавалера. О штаб- и обер-офицерах я не говорю. В отношении подготовки по специальностям я должен сказать, что среди офицеров было много генерального штаба, академиков, окончивших артиллерийскую, военно-юридическую и военно-инженерную Академию; были окончившие интендантскую Академию, а также школы воздухоплавательную и военно-технические, как-то: радио, автомобильные, броневые и пр. Часто строевые офицеры также были сильно отличены, как "строевики", как инструктора; некоторые приобрели даже всероссийскую известность как в чисто строевом, так и в отношении стрелковом. Были офицеры кавалеристы, бравшие призы даже за границей, как например, Эристави, Чавчавадзе; неоднократно наши грузины брали призы в фехтовальных залах; по гимнастике мы знаем Берелашвили, взявшего приз в Праге, а один грузин, Ратиани, и сейчас находится в Константинополе руководителем или даже директором американского спортивного общества. Грузинские фамилии пестрели во всех стрелковых и спортивных обществах и на ипподромах; фамилии Чавчавадзе, Андроникашвили, Авалишвили, Нацвалишвили, Чхеидзе, Эристави всегда бросались в глаза при чтении отчетов. И это давала нация, составлявшая едва 2% всего населения Русского государства. Правильная и точная статистика дала бы более поразительные результаты. Что касается солдат, то благодаря воинской повинности мы обладали достаточным запасом обученных. Во время Великой Европейской войны грузин было призвано до 155.000 человек. Надо думать, что 2/3 вернулись умудренные опытом последней войны. Итак, грузинские офицеры и солдаты представляли прекрасный кадр и материал для создания самостоятельной грузинской армии.
При организации нашей армии пришлось тысячи офицеров уволить со службы за неимением штатных мест в нашем маленьком войске и, конечно, можно было отцедить все лучшее, что помогло бы иметь армию наилучшего качества. Остальные образовали бы запас, вполне достаточный при развертывании армии для войны. Итак, наши новые вожди, в критический момент создания государства и вооруженной силы, этой охранительницы и этого стража мирного преуспевания государства, имели более чем нужно.
Грузинский народ весь объединился около них. Любовь к родине, самоотверженье, прекрасный боевой кадр и материал – все было к их услугам. Является вопрос, почему же мы не удержались против большевистской волны, когда другие маленькие государственные образования продолжали существовать. Я не говорю о Польше, хотя на нее навалилась чуть ли не вся Россия; но существует Финляндия, Литва, Латвия, Эстония, наконец, даже Армения не вся завоевана и флаг ее еще держится в Зангезуре. Это относится к 1922 году, когда писались настоящие воспоминания. Все эти образования ни в коем случае не обладали теми благоприятными данными, какими обладали мы. Кроме того, нас отделял от России Кавказский хребет и такого помощника не было ни у Польши, ни у Латвии и Финляндии. В чем же дело?
Одной из самых главных причин, а может быть, и самой главной, нашего поражения большевиками считаю неустройство или, вернее, неправильное устройство вооруженной силы. Организацию вооруженных сил брали на себя наши вожди и не предоставили специалистам. Большевики, как мы знаем, решили этот вопрос иначе; они привлекли к организации войск военных и лишь установили над ними политический надзор. У нас же искали новых путей, новых основ для устройства войск и создали гвардейскую организацию, эту аномалию войска, совершенно не способную вести войну. Забыли, нет не забыли, а не хотели видеть, что добровольно, без дисциплины, этой силы понудительности, редко кто положит свою жизнь даже для блага родины, такова жизнь как жизнь. Большевики поняли это и стали для укрепления дисциплины (силы понудительности) применять такие суровые наказания, которые своей жестокостью превосходили все, что применялось в цивилизованных армиях последних времен и напоминают времена Валленштейна, стереотипной фразой которого при обходе лагеря было: "повесить бестию".
Для того, чтобы читателю было ясно все, я изложу все события, свидетелем которых я был со дня Петроградской революции. Я постараюсь быть объективным, и если будут звучать иногда горькие ноты и даже, быть может, пристрастные суждения, пусть читатель не подумает, что пишу для осуждения. Нет, горечь может и должна проскальзывать, ибо ничего не может быть мучительнее, как уметь сделать, но когда не дают возможности сделать. Нельзя хладнокровно наблюдать за страданием родины, когда глубоко уверен, что этого могло и не быть; трудно воздержаться, чтобы не бросить упрека неумению или нежеланию, когда можно было избавить народ от того ужаса, который он сейчас переживает. Да простит меня читатель, и пусть всегда имеет в виду, что мной руководит лишь любовь к родине и естественная горечь разбитых надежд каждого грузина.
ГЛАВА I
Революция. – Обыск. – Батуми
РЕВОЛЮЦИЯ
Революция меня застала в Тбилиси. Я только что приехал в отпуск с фронта, кажется, 23 или 24 февраля 1917 года. В Тбилиси я не был с декабря 1915 года. Я был в должности начальника штаба 4-ой Кавказской стрелковой дивизии и был в 6-недельном отпуску. Революцию в Тбилиси мы собственно получили по телеграфу, и первые дни ознаменовались лишь общей радостью. В Тбилиси сейчас же образовался, по примеру Петрограда, Совет рабочих и солдатских депутатов. Наряду организовывались союзы и советы: польский, украинский, армянский, грузинский. Социал-демократическая партия сразу захватила фактическую власть. По примеру других образовался союз грузин воинов. Первое собрание его, учредительное, произошло в доме Грузинского Дворянства по инициативе К. Какабадзе и Платона Лежава. Председательствовал Мачабели Естате (военный юрист). Были и офицеры и солдаты. На этом заседании хотели выступить два социал-демократа и, конечно, в солдатской форме, со своей программой, но им не дали говорить и они принуждены были оставить зал. Говорили по-грузински. Я не знал своего родного языка и едва улавливал общий смысл речей. Затем приступили к выборам в комитет. Туда выбрали 15 офицеров и столько же солдат. Хотя я не говорил по-грузински и едва понимал, и должен был скоро уехать на фронт, я все же попал в этот комитет, несмотря на свой протест: не зная языка, я не мог быть активным работником. Начались ежедневные заседания, составлялась программа, намечались пути и пр. Председателем нашего комитета был избран ген. Чивадзе, военный юрист. Мы собрались в здании Грузинского клуба. По прошествии некоторого времени нам, комитету, объявили, что с нами хотят говорить представители социал-демократической партии. Тогда эта партия еще не имела той силы и авторитета, которыми она пользовалась впоследствии. Почему-то общая встреча произошла в здании, кажется, Закавказского банка, в районе Лорис-Меликова улицы. С нашей стороны были ген. Чивадзе, Coco Гедеванишвили и я. Мы собрались в назначенный час. Затем пришли А. И. Чхенкели, Н. В. Рамишвили и Гордезиани; последнего я потом больше никогда не встречал в числе деятелей. Здесь я впервые с ними встретился. Они, по всей вероятности, меня не заметили. Чхенкели со своей обычной мягкостью убеждал нас прекратить нашу деятельность. О доводах я говорить не буду. Наш союз грузин воинов начал приобретать известность, популярность и симпатии. Рамишвили выразился коротко и ясно. Нас просто "распускали", как мешающих делу революции. Чивадзе резонно ответил, что мы, грузины воины, родились из революции так же, как и они, и если они нас распускают, то и мы в свою очередь распускаем их. После этого разговор принял другой характер; правда, ни к какому положительному заключению не пришли, но они просили нас активно не выступать, дабы не повредить общему делу Революции. На этом и разошлись.
Этот комитет и этот союз грузин воинов существовал недолго и постепенно умер. Его председатель ген. Чивадзе оказался вдруг переведенным в Киев. Приказ прибыл из Петрограда. Остальные члены комитета постепенно ушли из комитета, кто на фронт, кто на должности в другие города. Не трудно догадаться, кто был инициатором перевода ген. Чивадзе в Киев. Вскоре после этого я уехал на фронт и в Эрзеруме был опять в местном комитете грузин воинов.
Будучи еще в Тбилиси, я получил от солдат штаба теплую, приветственную телеграмму. По дороге на фронт я заехал в Александрополь в наш запасный полк. Здесь впервые я встретился с полковым комитетом; несколько окунулся в эту жизнь и через несколько дней отправился в штаб дивизии, расположенный в Эрзеруме. Здесь состав штаба и конвой встретили меня с такой теплотой, какой я не ожидал. На другой день я познакомился с дивизионным комитетом и началась моя жизнь с комитетом. Я весь окунулся в среду комитетов и солдат, и все усилия направлял к сохранению порядка и боеспособности. Иногда приходилось проводить среди них целые ночи напролет. Моя работа облегчалась тем, что в этой дивизии я был начальником штаба в течение всей войны, действовали мы всегда счастливо и удачно, и главное, каждый солдат нашей дивизии знал меня лично в лицо. В дивизионном комитете я "заслужил" название "наш полковник" и сидел на их заседаниях, ни одного не пропуская.
Так пробыл я до августа, когда мне предложили 15-й Кавказский Стрелковый полк нашей дивизии. Я мог бы отказаться, тем более что полк был без командира в течение 4–5 месяцев, у них все ослабло и даже армейский комитет называл его большевистским. Я принял предложение и поехал, откровенно говоря, неуверенный, что на другой же день меня не выставят или не арестуют. Все обошлось благополучно. "Корниловщина" прошла у нас без всяких инцидентов.
Между тем в Тбилиси приступили к формированию Грузинского корпуса. Одновременно формировали Армянский и Русский корпуса, Греческую дивизию и Мусульманский корпус. В Грузинском корпусе мне предложили должность командира бригады в 3-й дивизии. Я, конечно, согласился и ответил, что в грузинском войске готов командовать даже батальоном.
Здесь не могу не отметить следующего факта. Грузины-офицеры моего полка, возвращавшиеся из Тбилиси, мне говорили, что меня вызывают на формирование Грузинского корпуса. Время проходило, а меня не вызывали. Спросил по аппарату Шатилова, бывшего в штабе Кавказского фронта. Он сказал, что скажет начальнику штаба Грузинского корпуса капитану Иосифу Гедеванишвили. Время проходило, а меня не вызывали. После нескольких моих разговоров с Шатиловым последний, видя, что что-то происходит неладное, прислал телеграмму от Главнокомандующего о моем вызове на формирование Грузинского корпуса, и 7-го декабря 1917-го года я прибыл в Тбилиси. Командиром корпуса был назначен полковник Ахметели, а к нему начальником штаба капитан Иосиф Гедеванишвили. В корпусе было 3 дивизии: одной командовал ген. Артмеладзе, другой подполк. Каргаретели и третьей ген. Арджеванидзе. Назначение подп. Каргаретели начальником дивизии было первой ошибкой, допущенной теми, от которых зависели эти назначения. И главная ошибка была в том, что они вмешивались непосредственно в военные назначения. Конечно, не понимая сути военного дела, нетрудно в нем ошибиться: и вот на высокие должности были назначены люди, не готовые к исполнению своих обязанностей. Не буду указывать лиц, суть не в лицах, а в причинах, повлекших такие несообразности. Здесь я впервые встретился с этим явлением. Власть имущие назначали на должности людей, которым верили не в смысле их годности и соответствия должности, а в смысле их вероятного сочувствия революции. Назначение полк. Ахметели, у которого брат был одним из главных лидеров социал-демократической партии, и его начальником штаба кап. Гедеванишвили, социал-федералиста, собственно было разделение военной власти между социал-демократической и социал-федералистической партиями. Иначе говоря, не польза дела важна, а что-то другое, а это другое было обеспечение утверждения социализма. Плоды такого отношения быстро сказались. Из нашего формирования ничего не вышло – корпус не сформировался. Могут сказать, что тогда такое время было, что нельзя было ничего сформировать, возможно да, возможно нет – это вопрос во всяком случае спорный, ибо Армянский корпус все же как-никак сформировался. Все же этим мотивом нельзя оправдать основной ошибки, а именно вмешательство наших вождей не в свою компетенцию.
В январе месяце генерал Пржевальский ушел с должности Главнокомандующего Кавказским фронтом и на его место автоматически вступил начальник его штаба ген. Лебединский, место которого, также автоматически, занял ген. Левандовский. Должность Левандовского, именно Генерал-Квартирмейстера, занял полковник Шатилов, а должность последнего, а именно помощника Генерал-Квартирмейстера, стала свободной. Из всех офицеров Генерального штаба я был, кажется, единственным кандидатом на эту должность. Надо иметь в виду, что связь с Россией была уже порвана. Из наличного же числа офицеров Генерального штаба, которые уже командовали полками, не было никого старше меня. Были некоторые, но они были старше и Левандовского и, главное, Шатилова. Мне предложили это место. Я спросил свое начальство, оно нашло, что по мнению Нац. Груз. Совета необходимо иметь в штабе грузина, и я принял эту должность. Это было 11 января 1918 года. Это был период, когда возбуждалась масса вопросов. И вот заседания следовали за заседаниями.
Однажды я был вызван на заседание (на Фрейлинскую улицу) под председательством Председателя военной секции Национального Собрания Н. В. Рамишвили. Дебатировался вопрос: "Быть или не быть в грузинских войсках комитетам, учрежденным Временным Правительством в Русских войсках". Из не военных были только сам Рамишвили и военный чиновник, некто Пагава, кажется, даже он был членом военной секции. Военных было человек 8–10. Мне пришлось сказать длинную речь против этих комитетов. Высказывались вообще мало. Председатель Н. Рамишвили склонялся к установлению комитетов. Перешли к голосованию. "Кто против комитетов", – спросил хитро Рамишвили. Моя рука взвилась вверх. „Вы один?" – с иронией спросил Рамишвили. "Да один, и не беспокоюсь", – возразил я. Несмотря на это постановление, сама жизнь продиктовала, и в грузинских войсках комитеты не были введены. Они появились было в одном или в двух полках и после 1-го марта 1918 года были уничтожены.
Между тем в январе хлынула волна отходящих с фронта русских войск. Разыгрались Шамхорские события. Местные татары атаковали эшелоны уходящих войск, разгромили их в Шамхорах. Говорили, что татарами руководил князь Ленка Магалашвили. После этого войска стали уходить с фронта организованно, дабы не испытать участи разгромленных эшелонов. Одновременно повисла угроза над Тбилиси. Эшелоны, боясь идти через Елисаветполь, требовали пропуска через Тбилиси на Батуми и угрожали силой. Надо было уговорить эти дикие толпы идти через Елисаветполь и обеспечить им свободный проезд. Эта работа выпала на долю наших вождей, и они ее исполнили весьма успешно. Был разобран путь от Соганлуга на Тбилиси, были выдвинуты для обороны Тбилиси вооруженные силы, которые тогда представляли лишь слезы, выдвинули и артиллерию. Говорят, Рамишвили пришлось ехать на паровозе в голове эшелонов; эти толпы не хотели иначе ехать, боясь нападения татар.
* * *
Между тем, в декабре 1917-го года случилось одно событие. В Тбилиси из рабочих организовалась Красная Гвардия для борьбы с контрреволюционными силами и для сохранения правопорядка в городе. Тбилиси в это время представлял очаг самых разнообразных течений, разнородность населения, отсутствие твердой власти; всеобщая разруха и угроза отходящей с фронта армии особенно обостряли положение. 12-го декабря Тбилисский арсенал был взят Красной Гвардией и армейскими частями; но последнего обстоятельства, участия армейской части, в широкой публике не знали. Во всяком случае говорили и восхваляли лишь Гвардию. Надо отметить, что арсенал никем не защищался, его взяли без выстрела. С этого дня Красная Гвардия стала утверждаться и день 12-го декабря стал днем праздника Гвардии, всегда празднуемого с особым торжеством, по подобию взятия Бастилии. Этот день так всегда подчеркивался, что в 1918-м году, когда начались боевые действия с армянами, Гвардия выступила на поле брани лишь после празднования своего праздника, несмотря на то, что действия начались 7-го или 8-го декабря, не помню точно. Под выстрелы в Санаинском ущельи над Тбилиси развевались праздничные флаги и реяли аэропланы, и, конечно, души погибших в Санаити бойцов с удивлением глядели на парадирование по Головинскому проспекту гвардейских частей.
Как я выше указал, Грузинский корпус не устраивался. В полках вспыхивали беспорядки, власть не признавалась. В полку, расположенном в Тбилиси, в саперных казармах, на митинге (уговаривали сдать винтовки перед уходом в запас) чуть не произвели насилия над выступавшим там А. И. Чхенкели. Исполнительный комитет Грузинского Национального Совета решил устроить собрание офицеров с целью осветить организационный вопрос и выработать организацию войск. Это было приятным удивлением для офицеров. Я не сочувствовал такому способу разрешения вопроса, но широкие и длинные обсуждения тогда бьши особенно в моде. Это признавалось необходимым, как неоспоримый закон. Собрались в доме дворянства на Фрейлинской улице. Заседание открыл вступительной речью А. И. Чхенкели. После прений решено было избрать для разрешения этого вопроса комиссию под председательством ген. В. Д. Габашвили. В комиссию избрали между другими подполковника Каргаретели, Котэ Абхази, ген. Гедеванишвили, ген. Бенаеви, полковника Г. Кавтарадзе, были и другие, сейчас не вспомню. Попал туда и я. Начались ежедневные заседания. Заседания посещались довольно исправно. Затем одному из членов, полк. Кавтарадзе, было поручено составить доклад. Доклад не удовлетворил комиссию. Поручили составить доклад мне. По одобрении комиссией этот доклад был внесен на утверждение общего собрания офицеров, а затем должен был быть доложен исполнительному комитету Национального Совета. Представителями для доклада были избраны ген. Габашвили и я. На общем собрании доклад был одобрен при шумных овациях, а затем в тот же вечер я доложил его исполнительному комитету. На этом докладе несколько остановлюсь.
Председательствовал А. И. Чхенкели. Присутствовали: И. В. Рамишвили, Гр. Вешапели, Ник. Карцивадзе, К. Гварджеладзе, Ев. Гегечкори, кап. Иосиф Гедеванишвили и многие другие представители правящей партии. Я доложил. Начались возражения. Все они сводились к тому, что в армии должны быть комитеты и что там должна быть разрешена партийная пропаганда. Между другими горячо стоял за это капитан Иосиф Гедеванишвили. После всех возражений мне пришлось говорить. Сейчас всего не помню, что пришлось говорить в защиту наших положений. Помню возражение или, вернее, форму возражения И. В. Рамишвили. Взяв в руки письменный доклад и перелистывая его, он сказал: "Здесь все больше старое и очень мало нового". Спрашивается, знал ли он старое. Отвечая на все возражения по порядку, на это пришлось ответить: "Затрудняюсь что-либо ответить, так как оно для меня очень удивительно, скажу только, что, если топоры раньше делали из железа, это'не значит, что по-новому теперь надо делать их из папье-маше". Этот доклад заканчивался моим вопросом, действительно ли есть желание создать армию; если есть, то войско создастся, если же нет, то нечего и огород городить. Заканчивая свои возражения, я еще раз повторил эту мысль в следующих выражениях: "Если вы, работая из подполья, сумели разрушить Российскую империю, теперь вам никто не помешает, становитесь на столы и агитируйте за армию и армия будет. В противном случае нечего тратить время на составление проектов". Думаю, что я еще тогда угадал, что они не были сторонниками армии, как вооруженной силы, тем более что и сейчас некоторые из них не стесняются открыто заявлять, что армию и вообще милитаризм надо в корне уничтожить. В конце концов решено было еще собраться и доклад вновь обсудить в этом же комитете, но в присутствии Ноя Жордания. Разошлись. Не помню хорошо, чуть ли не на следующий день, во всяком случае до вторичного доклада, нас, несколько человек, в числе которых были, как помню, ген. Цулукидзе и ген. Мазниашвили и др. Пользуясь случайной встречей, неожиданно нас собрал Дата Вачнадзе, член Национального Совета. Он объявил нам, что исполнительный комитет решил сменить командира корпуса и его начальника штаба, и что нам надлежит сейчас же представить список кандидатов. Было указано, чтобы в список было внесено 10 кандидатов и чтобы там поместить указанных лиц по номерам, по их соответствию. На этом маленьком заседании я заявил и меня поддержали остальные, что будет представлен лишь один кандидат на командира корпуса, который и изберет себе начальника штаба, что таковым является лишь ген. В. Д. Габашвили и что никаких других фамилий не будет дано. Что если ген. Габашвили не будет назначен, то пусть назначат кого угодно, хоть с улицы. Так и сделали.
На вторичном докладе нашего проекта реорганизации грузинских войск председательствовал Н. Н. Жордания. Присутствовали те же. В общем собрание было более многолюдным. Присутствовал и Карло Чхеидзе. Тут же выяснилось, что после доклада приступят к выбору командира корпуса. На этом заседании я впервые встретился с Н. Н. Жордания. Для характеристики Н. Жордания и вообще насколько серьезно относились лидеры, наши вожди, к делу организации армии, приведу следующее. Н. Жордания, пока я начал доклад, сказал мне: "Докладывайте покороче и поскорее". Произошло мое первое ему, может быть, резкое возражение. "Я буду докладывать", – отвечал я, – "или все, или ничего". Мне казалось, что глава главенствующей партии, председатель Грузинского Национального Совета, должен был бы отнестись к вопросу более внимательно, тем более что на первом докладе было решено его повторить для Н. Жордания. Он произвел на меня в общем благоприятное впечатление. При его содействии доклад был быстро утвержден. Но он был утвержден условно. "Действуйте по этому докладу, но мы, может быть, впоследствии найдем что-либо изменить". С этой манерой решать подчас весьма важные вопросы мне потом пришлось встречаться неоднократно или, вернее, почти всегда. Н. Жордания стоял на нашей офицерской точке зрения в отношении комитетов и партийности в армии, и даже дословно выразился, "какие теперь могут быть комитеты, когда враг у нас уже на границе". (В это время турки начали свое наступление и угрожали уже нашим границам.) По-видимому, этот его взгляд был настолько несоответствующим их исповеданию веры, что Н. В. Рамишвили, очень разгоряченный, вскочив, сказал ему: "Ной, я не узнаю тебя сегодня". Должен отметить, что условно утвержденный доклад остался гласом вопиющего, и он не только не был проведен в жизнь, но в тот же вечер был нарушен один из его основных принципов.
После этого приступили к обсуждению вопроса о командире корпуса. На обсуждение пригласили нас, тех, которые участвовали на заседании с Дата Вачнадзе, когда нам было предложено представить список кандидатов. Наши вожди не соглашались на кандидатуру Габашвили и просили другого; мы настаивали и категорически отказались назвать следующего кандидата. На этом заседании мне пришлось еще раз возразить Н. Рамишвили в его же тоне и духе. "Известно ли вам, что ген. Габашвили по постановлению демократических организаций был отставлен от должности коменданта Тбилиси как не соответствующий", – сказал он. Ген. Габашвили был комендантом города Тбилиси, революция застала его на этом посту. Он был удален с него по желанию тбилисского исполнительного комитета с-р и с-д. Я ответил: "А известно ли вам, что демократические силы в лице караульного батальона при прощании с ген. Габашвили качали его и с криками и овациями на руках посадили его в автомобиль".
Это был факт, которого я был случайным свидетелем. Не могу не отметить следующего. А. И. Чхенкели, по-видимому, поддерживая кандидатуру Габашвили, выразился, что он еще не помнит, чтобы хоть один выбор, сделанный демократическими организациями, был удачен. После дебатов исполнительный комитет удалился для избрания. Избран был ген. Габашвили, который перед тем, после доклада нашего проекта организации войск, уехал домой. Отправились за ген. Габашвили, чтобы пригласить его в исполнительный комитет Национального Совета. В числе других был Дата Вачнадзе и я. Здесь, у него на квартире, ему объявили просьбу пожаловать на заседание. Он меня тут же предупредил, что он меня наметил в начальники штаба. Я очень просил его этого ни в коем случае не делать и эту просьбу несколько раз повторил по дороге и в здании Национального Собрания. Я очень боялся, чтобы мое горячее участие в деле составления проекта организации войск и назначения ген. Габашвили не было бы истолковано моим желанием сесть на место начальника штаба грузинских войск. Ген. Габашвили даже выражался, что без этого условия не примет этой должности. Я всячески его разубеждал. Я держался того взгляда, что в это полное разрухи время, когда так сказать у всех разыгрались аппетиты на высшие, чем им по существу полагается, должности; когда чуть не каждый, видя подполковника Каргаретели начальником дивизии, кап. Гедеванишвили, уже 12–15 лет удаленного по суду со службы, начальником штаба корпуса, мечтал также получить должность не по заслугам, а в силу революционных выдвижений. Только назначение самого старшего генерала, боевого, с громадным служебным и жизненным опытом авторитетно заставит заглушить инстинкты авантюристов революции. Веря в его твердость, я полагал, что ген. Габашвили сумеет поставить на свое место офицерство, уже начавшее разбалтываться.
Как потом выяснилось, он все же предложил меня в начальники штаба, но моя кандидатура была категорически отклонена. Я был очень рад. Утверждаю, что, если бы мне предложили тогда эту должность, я бы решительно отверг ее, как отвергал и в следующие разы неприемлемые для меня должности. Еще в январе того же 1918 года мой большой друг и приятель /из/ генерального штаба Драценко был назначен командиром Русского корпуса и очень настойчиво просил меня принять в Русском корпусе дивизию. Я не согласился. Карьера никогда меня не увлекала, и я поехал в Академию, в эту фабрику карьер, лишь на 14-ом году офицерской службы, испытав уже Русско-Японскую войну, и притом совершенно случайно.
Так или иначе командиром корпуса был назначен ген. Габашвили, а начальником штаба подп. Закариадзе, который в это время состоял секретарем военной секции Национального Совета. На его месте я бы отклонил это предложение. Слишком много знания, опыта, самостоятельности необходимы были для занятия такой ответственной должности, да еще в такое время. Гораздо целесообразнее тогда было бы назначение на эту должность ген. А. Гедеванишвили, хотя офицера и не генерального штаба, но прошедшего Академию и обладавшего большим служебным и боевым опытом.
ОБЫСК
Отмечу теперь очень характерный случай, происшедший со мной, как иллюстрацию тогдашних обычаев. 25-го января вечером я с женой был у своего приятеля, офицера генерального штаба полковника Якубовского. Вдруг хозяин отзывает меня в сторону и объявляет, что у меня – передали по телефону – на квартире производится обыск. Я сейчас же поехал домой. Путь был долгий, надо было ехать с Черкезовской на Саперную улицу. Когда я приехал, то производивших обыск уже не оказалось. Обыск был произведен по приказанию Совета солдатских и рабочих депутатов, председателем которого был Н. Н. Жордания. Производил некто Нижерадзе, так до сих пор я с ним и не познакомился. У меня взяли коллекцию ружей; некоторые были мною взяты на полях сражений в Японскую и последнюю войны. Был один карабин – боевой подарок. Очень тщательно искали патроны. Их, конечно, у меня не было. Ружья лежали сложенные в открытом ящике в гостиной, под роялем, и на вопрос, обращенный к одной из моих сестер, где квартира полк. Квинитадзе и есть ли оружие, она прямо привела и показала. Она просила подождать до моего приезда. Конечно, было отказано. Вообще же, обыскивающий, главный, считал, по-видимому, необходимым быть возможно грубее. Сестра говорила, что трудно было с ним разговаривать. Тщательность же обыска доходила до того, что они искали патроны в детской среди игрушек и в урыльниках. На эту грубость я ответил подачей в отставку. Я считал недопустимым обыск у офицера, занимающего пост помощника Генерал-Квартирмейстера штаба фронта. Особенно обидно было, что обыск произвели у меня, грузина-офицера, грузины же. Рапорт был отправлен по команде, кажется, Е. П. Гегечкори. Ответа, несмотря на повторения, нельзя было добиться. Должен отметить, что из всего состава штаба Главнокомандующего обыск был произведен только у меня.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ВОЙНЫ С ТУРЦИЕЙ
В это время власть на Кавказе принадлежала Закавказскому комиссариату, а во главе Кавказского фронта стоял ген. Лебединский, в штабе которого я продолжал служить. Турки шли церемониальным маршем, не встречая сопротивления, через Эрзинджан и Эрзерум, и вдоль Черноморского побережья. Генерал Лебединский отправился на фронт в Карс, куда турки уже подошли. Он выехал дальше и у Ново-Селима присутствовал на поле сражения. Его сопровождали генерал Корганов и я. Возвращаясь назад, я сказал Лебединскому, что армянские войска не только не выиграют Ново-Селимского боя, но отдадут и Карс. Перед этим ген. Лебединский дважды ездил в Батуми, где комендантом был ген. Кутателадзе. После первого приезда по докладу ген. Лебединского в Батуми был командирован комендантом крепости ген. А. Гедеванишвили. Я поддерживал эту кандидатуру. Потом решили послать туда еще ген. Мдивани. Я очень протестовал перед ген. Лебединским о таком, каком-то странном создании двоевластия, но назначение состоялось. В Батуми по приказанию ген. Лебединского стали лихорадочно готовиться к осаде и сумели приготовить к действию до 70-ти крепостных орудий. Во второй раз ген. Лебединский поехал туда совместно с Е. П. Гегечкори, тогдашним военным комиссаром. Мы объезжали форты. Гора Эрдэ была уже в руках турок. Ее отдал без боя, кажется, 4-й полк. Были на форте Анарии. Комендант этого форта, штабс-капитан Шавгулидзе, украшенный георгиевским крестом, указывал на отсутствие дисциплины, вследствие чего он не рассчитывал на удержание этого укрепления. Укрепления же были очень хорошие, каждый стрелок был со всех сторон прикрыт бетоном и стрелял через бойницу; были также искусственные препятствия, ходы сообщения, пулеметные бетонированные гнезда.
Е. П. Гегечкори, уходя с форта, сказал этому бравому георгиевскому кавалеру: "Этот форт вы можете отдать лишь с вашей смертью". "Слушаюсь", – скромно ответил этот герой. И он это исполнил. Он сумел во время боя удержать человек около 50-ти около себя и вместе с ними погиб. Мне до боли жаль этого офицера, так бесцельно погибшего. Он был добросовестен и предан родине и долгу, и пал смертью героя.
Отъезжая с форта, Е. П. Гегечкори спросил меня, неужели такие укрепления отдадут. "Дисциплины нет, отдадут", – уверенно ответил я. На всех фортах жаловались на отсутствие дисциплины, на дезертирство, на невозможность держать солдат в повиновении. Я не вдаюсь в причины, повлекшие это явление. Причины были те же, которые развалили сначала русскую армию, а затем армии тех стран, где произошла революция. Исследование этих причин не имеет отношения к тому, что я описываю.
Затем приехали к тому полку, который бросил гору Эрде. Здесь Е. П. Гегечкори обратился к ним со смелыми упреками и укорял в неверности своему долгу, своему отечеству. Я даже беспокоился за возможность какого-либо дикого инцидента. Выступил один из толпы и сказал в длинной речи, что у них на Эрде не было патронов, телефонов, пулеметов, даже офицеров, и, фарисейски ударяя рукой в грудь, закончил, что они принуждены были отдать врагу "стену Батуми". Ясно, что солдат, простой рядовой, сознавал важность значения отданной без боя позиции.
БАТУМИ
Батуми в 1918 году пал, если не ошибаюсь, 1-го апреля. Он был сначала окружен с юга и с востока. С севера и частью с северо-востока сообщение с крепостью было свободно, а также и морем. Местное начальство настаивало на увеличении гарнизона, число которого уже достигло 12.000 штыков. Согласно положению о крепости, это количество было чрезмерно для этой крепости. Встал вопрос о выручке кр. Батуми. Местное начальство продолжало настойчиво просить увеличения гарнизона. Главнокомандующий ген. Лебединский и военный комиссар Е. П. Гегечкори в это время находились в Самтреди. Я протестовал перед ген. Лебединским о дальнейшем увеличении гарнизона и предложил Главнокомандующему, что крепость надо спасать не изнутри, увеличением и без того громадного гарнизона, а снаружи путем сосредоточения резерва в районе Чаквы и оттуда атакой во фланг туркам с севера. Ген. Лебединский согласился со мной, доложил Е. П. Гегечкори и тот с ним согласился. Решили из подходивших подкреплений (это все были добровольческие отряды) образовать группу, высадить ее у Чаквы и оттуда ударить во фла нг туркам; всего рассчитывали набрать до 3000 человек. С тем и приступили к деятельнейшему действию. Вдруг узнают, что около 600 человек добровольцев, старых солдат, собравшихся в Самтреди и которые по моим расчетам должны были образовать ядро нашего будущего Чаквинского отряда, двинуты в Батуми по требованию крепостного начальства. Я бросился к Лебединскому, он сказал, что это сделано по приказанию Е. П. Гегечкори и по настойчивому требованию Батумского начальства. Эшелон уже ушел, и мой голос оказался гласом вопиющего в пустыне. Через некоторое время, проходя по платформе, увидел, как один эшелон с горной батареей готовился к отправлению в Батуми. Я опять бросился к Лебединскому, он мой товарищ по кадетскому корпусу, который вновь сослался на Гегечкори, бывшего тут же в вагоне. Я стал горячо протестовать, указывая, что в крепости совершенно не нужна эта артиллерия, так как она есть принадлежность армии для полевых действий, а не для действий в крепости, что гарнизон должен обслуживаться крепостной артиллерией, что, кроме того, в крепости уже есть одна горная батарея капитана Цагурия, и что наша Чаквинская группа, решающая дело обороны крепости, останется как раз без горной батареи, столь необходимой в этой местности; что он, ген. Лебединский, есть Главнокомандующий и ответствен за общее руководство, и должен взять на себя ответственность исправлять ошибки подчиненных и, как результат всего, не давать горной батареи в Батуми. Гегечкори присутствовал при этом моем докладе. Результат моего горячего доклада оказался благоприятным, и батарея осталась в Самтреди, благодаря чему мы спасли личный ее состав от плена и пушки не попали в руки противника.
Я все время указывал, что крепость должна быть спасена действиями снаружи, что нельзя позволить туркам окружить Батуми полностью, и что в последнем случае, ввиду отсутствия в войсках дисциплины, а следовательно и боеспособности, гарнизон обречен на сдачу, ибо не окажет сопротивления. Пользуясь этим случаем, я сказал Е. П. Гегечкори, что он Военный Министр и должен блюсти прежде всего интересы общего характера и не поддаваться требованиям того или другого частного начальника, и что он в данном случае из Военного Министра превратился в батумского коменданта.
Чаквинскую группу не удалось собрать. Обещанные люди из Чиатури, Тквибули так и не пришли или же пришли в незначительном количестве; наши вожди все время обещали, что вот-вот сегодня или завтра подойдут сотни и тысячи.
В Батуми тотчас же передали, что здесь в Самтреди, в штабе, выработали план выручки Батуми. Оттуда ответили, что у них также выработали план выручки и что просят съехаться в Натанеби для общего обсуждения. Съехались. Из Батуми приехали ген. Мдивани и Рамишвили. Они представили план, сущность которого сводилась к образованию группы войск и сосредоточению ее у Борцхана, откуда эта группа должна была атаковать турок. Атака выходила фронтальная. Я доложил план штаба Главнокомандующего, утвержденный последним. Батумцы быстро согласились на этот план и решили приступить к его исполнению. Исполнить не удалось, ибо не удалось к сроку собрать войска (добровольцев), и Батуми пал при первой же атаке турок. У турок действовало 6 горных пушек против наших 70 крепостных, а количество войск их было значительно меньше нашего гарнизона, всего около 3000 штыков.
Вспоминается один инцидент из Батумской эпопеи, характерный по своим чертам. Еще до подхода турок, при объезде фортов, мы проехали на юг от Чороха по дороге на Трапезунд. Здесь, за линией фортов, на одной из возвышенностей левого берега Чороха остановились для осмотра местности. Рамишвили высказал Лебединскому (без меня) взгляд о необходимости поставить здесь артиллерию для обстрела небольшой береговой площади в расстоянии 1–2 верст от возвышенности, на которой мы стояли. Лебединский вполне резонно ему ответил, что это дело того местного начальника, который будет здесь распоряжаться. По-видимому, не доверяя ему, Рамишвили обратился через некоторое время с тем же ко мне. Я ответил, что специально для обстрела этой площадки не стоит ставить артиллерию, что у артиллерии этого участка, вероятно, будут более важные задачи, что наконец это дело того начальника, который будет здесь распоряжаться, и что, во всяком случае, ставить именно здесь пушки невыгодно, так как с соседней возвышенности, шагах в 500–600, прислуга этих орудий может быть легко перебита ружейным огнем. Он возразил, что надо эту гору укрепить. Я ему возразил, что если мы взберемся на ту гору, которую он предлагает укрепить, то увидим, что над ней будет командовать следующая, и что так будет до самого Трапезунда. Итак, наши вожди вмешивались в военное дело уже на поле сражения, включительно до выбора места для орудий, что по нашим порядкам составляет компетенцию командира батареи.
* * *
Одновременно с описываемыми событиями шли переговоры делегаций Закавказского Комиссариата с Турцией в Трапезунде. Турки требовали исполнения Бреет-Литовского договора, подписанного представителями большевистской власти России. Во время этих переговоров турки продолжали военные действия. В этой делегации принимал участие в качестве представителя от штаба Главнокомандующего начальник штаба ген. Левандовский. Переговоры ни к чему не привели. Делегация вернулась.
Затем, если память мне не изменяет, 10-го или 11-го апреля была объявлена Закавказская республика, и эта республика оказалась фактически в состоянии войны с Турцией, которая продолжала продвижение своих войск. Образован был Сейм, в состав которого вошли представители будущих Грузии, Армении и Азербайджана. Велись переговоры и с Германией, у которой искали защиты от агрессивных стремлений Турции. Между тем крепость Карс пришлось очистить и в этом армянские представители в Правительстве обвинили ген. Одишелидзе, тогдашнего помощника военного комиссара Гегечкори. Несомненно, Карс пал бы так же, как и Батуми, потому что там сложилась обстановка, подобная батумской.
Затем в конце апреля был образован кабинет под председательством А. И. Чхенкели. Портфель Военного Министра был вручен Г. Т. Георгадзе, который пригласил меня на пост помощника Военного Министра.
Теперь подведу некоторые итоги. Я раньше указал в общих чертах на ту работу, которая выпала на долю вождей нашего народа; указал, чего они достигли, но не останавливался подробно на их деятельности в отрасли внешнеполитической, военной, финансовой, экономической, внутренней и пр. История отметит и укажет, чего они могли достичь и чего достигли, какие сделали ошибки и каковы их заслуги во всех отраслях государственной жизни вообще и в каждой в отдельности. Я отмечу их деятельность как в устройстве вооруженных сил, так и вообще в военном отношении. В этом отношении выяснились следующие особенности. Отношение к корпусу офицеров: офицерам совершенно не доверяли. Почему? Это доказывается требованием роспуска союза грузин-воинов. Несмотря на то, что он был внепартийным, между тем как союзы рабочих, профессиональные, кооперативы и пр., поощрялись. Офицер сразу потерял в их глазах присущее ему значение; он оказался совершенно бесправным и, несмотря на его высокое призвание положить жизнь за родину, он не ставился на одном уровне даже с обыкновенным рабочим. Его авторитет в глазах солдат нескончаемо подрывался. Приходилось наблюдать грубо производимые обыски и аресты. Недоверие вообще к офицерскому составу вызвало доверие лишь именно к тем, кто состоял в партии или за которых та или другая социалистическая партия или организация ручалась. При этом совершенно не считались с качествами назначаемого, его опытом и знаниями: назначения полк. Ахметели, подп. Каргаретели, кап. Гедеванишвили, подп. Закариадзе и др. Недоверие к офицерам вызвало принятие тех мер, которые соответствовали духу социалистической программы. Затем, с одной стороны, по-видимому, сознавалось, что войско должны устраивать военные (собрание офицеров, комиссия по организации войска, назначение нового командира корпуса ген. Габашвили), а с другой стороны, военным не представлялось проявить деятельность. Назначив ген. Габашвили командиром корпуса по настоянию офицеров и утвердив проект организации вооруженных сил, они в то же время назначили подп. Закариадзе к нему начальником штаба, чем нарушили только что утвержденный проект, по которому подобное назначение не могло быть допущено.
Итак офицерству, главным образом высшему командному составу, продолжали не доверять даже после утверждения проекта реорганизации войск. Так, хотели ввести в войска комитеты и допустить в армии политическую агитацию, что, конечно, было вопреки здравому смыслу и делалось, очевидно, под влиянием их узкого доктринерства. Пользуясь властью, они уничтожили единство доктрины, чувства товарищества и солидарности среди офицеров. И этим возбудили среди них личные интересы; от этого расшатывался дух корпуса офицеров, дисциплина падала, нарождались интриги, доносы. Напротив, следовало офицеров организовать путем привития высшему офицерскому составу единства доктрины и поднятия их авторитетности. Единства доктрины можно было достичь предоставлением старшему офицерству функций по решению вопросов устройства вооруженных сил, их воспитания, обучения и пр. Во главе же всего военного дела поставить военного, ответственного за военное дело. Несомненно, правящим надо было отказаться от протекционизма, от назначения на должности "своих людей", от вмешательства в назначения командного состава и пр.
Должен отметить отсутствие у вождей желания создать армию. В одно и то же время формировались армянские и наши части, а также и Русский корпус. Грузинский и Русский корпуса, в устройстве которых довлеющее положение занимали социалисты, не сформировались, а Армянский корпус, где этого явления не было, сформировался. Вожди боялись организовать силу, которая могла бы не подчиниться их социалистическим стремлениям; они желали распоряжаться ею как личной политической силой. Доказательством этому служит их желание допустить партийность в войсках. Когда жизненно это не прошло, обратились к другому способу и создали свою личную силу, Гвардию, детище социал-демократической партии. Невежественный взгляд революционных вождей, что вооруженную силу можно создать путем сбора солдат и офицеров, вследствие чего во время войны формировалась масса отдельных волонтерских отрядов. Пример: в гарнизон Батуми входила масса отрядов, организованных именно по этому способу. Так же в Армяно-Грузинскую войну и в Ахалцихских событиях.
Теперь отмечу случай, характеризующий солидарность старших офицеров штаба Главнокомандующего и личность Главнокомандующего, ген. Лебединского. У Лебединского часто бывали неприятные разговоры с В. Комиссаром Гегечкори по поводу текущих дел. Бывали трения с Советом рабочих и солдатских депутатов и с другими революционными учреждениями. За всем приходилось обращаться к Гегечкори, как к Комиссару по военным делам. Говорят, во время одного из таких разговоров ген. Лебединскому сделалось дурно и Е. П. Гегечкори отливал его водой. Штаб поддерживал ген. Лебединского, как Главнокомандующего, хотя мы все, т. е. полк. Левандовский, полк. Корганов, полк. Шатилов и я, относились к его личности не всегда благоприятно, во многом мы его осуждали.
Однажды он вернулся от Гегечкори и объявил нам, что он подает в отставку. Мы все поддержали его и все подали в отставку: ген. Лебединский в своем рапорте просил заместить себя и назначил 3-дневный срок, как ультиматум. Конечно, мы не получили никакого ответа. Истекли три дня. Мы все вместе просили ген. Лебединского добиться ответа в тот же день – это был третий день. "Итак", – добавил я со смехом, – "завтра 4-й день, и мы уже не приходим на службу". "Нет", – ответил Лебединский, – "мы не можем бросить посты, мы должны остаться, пока нас не сменят". "Так зачем же было ставить ультимативный срок", – заметил я. Разговор продолжался в том же приподнято-шутливом тоне. Лебединский и я – товарищи по кадетскому корпусу. Я ушел затем по своему делу, а спустя некоторое время Лебединский, когда мне по делу пришлось войти в его кабинет, сказал мне, что он говорил по телефону с Гегечкори, который настаивал на временном оставлении нас всех на должностях и выражал удивление, что как мы, дисциплинированные люди, можем бросить должности, не подождав заместителей. "Я ему ответил", – сказал Лебединский, – "что, напротив, мы не покинем своих должностей до смены и что один из офицеров штаба даже настаивал на том, чтобы с завтрашнего дня не приходить на службу, но что я это воспретил". "Кто этот недисциплинированный офицер?" – спросил Гегечкори. "Это полковник Квинитадзе, ответил я", – сказал Лебединский. Я посмотрел на него и молча вышел из кабинета...
Г Л А В А II
ЗАКАВКАЗСКАЯ РЕСПУБЛИКА
Когда образовалась Закавказская республика, новый Военный Министр Г. Т. Георгадзе просил меня быть его помощником вместо ген. Одишелидзе, ухода которого из кабинета потребовали армяне, входившие в состав Правительства. На это предложение я ответил отказом и указал, что я не считаю себя достаточно в силах справиться с этой должностью и что, наверное, есть личности, более меня знающие и более меня авторитетные. Георгадзе сказал, что он перебрал всех и что выбор его остановился на мне, и что для Родины я должен сделать все, что могу, и т. д. Тут же он сказал, что мне будет предоставлена полная власть сделать в Военном Ведомстве все, как нахожу лучшим, что самостоятельно могу организовать армию, что я могу делать какие угодно назначения и т. д.
Я стоял на своем отказе. После долгих и настойчивых просьб я, чтобы закончить разговор, обратился к нему с просьбой перебрать еще раз всех наших начальников внимательно, посоветоваться с кем-нибудь, и что вообще назначение меня, сравнительно с другими молодого, на самый высокий военный пост должно быть взвешено как следует, дабы не повредить делу. На этом расстались.
Через несколько дней меня вновь вызвали к нему, и он повторил свое приглашение, говоря, что после советов со многими он окончательно остановился на мне и просит не отказываться, тем более что на пост помощника В. Министра Закавказской республики могут быть выдвинуты другими национальностями кандидаты, нежелательные для нас, грузин. Скрепя сердце я согласился. Началась моя работа.
Таким образом я занял пост помощника Военного Министра Закавказской республики. Главнокомандующим Кавказским фронтом продолжал оставаться ген. Лебединский. Обыкновенно между 8-ю и 9-ю часами утра я уже находился в своем кабинете и выходил из него часто лишь около 7-8-ми часов вечера. Наскоро поев, я отправлялся на заседания Правительства, которые происходили во дворце и начинались в 8 час. вечера. Эти заседания оканчивались обыкновенно в 12-1 час ночи. Помню, как во время этих заседаний неоднократно ставились пулеметы на окнах с целью обеспечения от неожиданного нападения. Ежедневно ожидали выступления большевиков. Я вступил в свою должность около 1-го мая, а 4-го или 5-го мая председатель Правительства А. И. Чхенкели уехал как председатель делегации Закавказского Правительства для переговоров с турками в Батуми. Председателем Правительства остался Н. В. Рамишвили.
На одном из заседаний вдруг встал следующий вопрос, не помню кем возбужденный. К этому времени Кавказская Армия русского состава уже вся прошла на Северный Кавказ. Закавказская армия формировалась в составе корпусов Грузинского, Русского, Армянского, Мусульманского, дивизии Греческой и полка немецкого. В то же время была объявлена самостоятельная Закавказская Республика.
Армия, та, которая была на Кавказском фронте, уже не существовала и были лишь формируемые национальные части, выше перечисленные. Получалось следующее: были войска, формируемые самостоятельной Закавказской Республикой, и был Главнокомандующий бывшей Кавказской армией со штабом, причем последние держали себя как носители власти Великой Русской державы. Из этого положения надо было выйти так или иначе. И вот некоторые члены Правительства и именно представители Азербайджана потребовали немедленной смены Главнокомандующего. На заседании решено было сменить его, а также сменить высший состав штаба. С этого заседания меня попросили удалиться, а затем через несколько минут вновь пригласили. Мне объявили, что Правительство назначает меня Главнокомандующим Закавказской армией с оставлением в должности помощника Военного Министра, что таковое избрание последовало единогласно. Я ничего не мог ответить и не знал, благодарить надо за это или отказаться.
Между тем в штабе Главнокомандующего шли совещания старших начальников, имевшие целью выяснить, как выйти из создавшегося положения. С одной стороны, Россия раскалывалась на составные части (даже Украина отделилась); оставшаяся Россия превратилась в большевистскую; с другой стороны, Корнилов и Алексеев собрали добровольческую армию, но с последней не было никакой связи. Результатом этих совещаний было то, что решено было ликвидироваться и Главнокомандующий должен был издать соответствующий приказ; но было оговорено, что этот приказ прежде издания должен быть одобрен Закавказским Правительством. Это последнее обстоятельство я узнал лишь впоследствии. На этих совещаниях, казалось, я должен был быть приглашаем, как помощник В. Министра Правительства Закавказской Республики; чем руководствовался Главнокомандующий, не делая этого, не знаю. Вообще же я поддерживал связь со Штабом, во-первых, как с высшим управлением войск, а во-вторых, в силу того, что высшие чины штаба были мои однокашники и товарищи по службе. На другой день после своего назначения я зашел в штаб, дабы переговорить, как произвести всю передачу, вызываемую моим назначением. Там я встретил только полк. Шатилова, был уже 4-й час дня и все со службы разошлись. Он мне сказал, что Главнокомандующий издает приказ о ликвидации Кавказского фронта; я спросил его дать прочитать. Едва пробежав, я усмотрел много пунктов, которые по моему мнению могли быть изданы лишь по одобрении Правительства. Я сказал Шатилову об этом и просил его не торопиться с изданием этого приказа. На другой день этот приказ появился в газетах, а вечером на заседании Правительства некоторыми членами Правительства были сделаны запросы; известно ли было В. Министру об издании такого приказа и если было известно, какие меры были приняты для его приостановки. В. Министр должен был сказать, что ему ничего не было известно. Тут же на заседании Правительства несколькими членами было предложено немедленно отменить этот приказ, а Главнокомандующего и его начальника штаба немедленно арестовать. Я предложил не прибегать к такой мере, а сначала переговорить с Главнокомандующим. Военный Министр Гр. Георгадзе написал по этому поводу письмо ген. Лебединскому, прося его приехать на заседание Правительства. На заседание прибыл полк. Шатилов по полномочию Главнокомандующего, сказавшегося больным. Сказавшегося, ибо на другой день я его видел вполне здоровым. Полковник Шатилов на заданный вопрос ответил, что Главнокомандующий должен был отдать такой приказ, что это было его право и что отменить или изменить этот приказ не считается им возможным. Это еще более подлило масла в огонь, и после ухода Шатилова было предложено всех их немедленно арестовать, как не признающих власти Закавказского Правительства. Я едва уговорил поручить все это дело В. Министру. На другой день В. Министр целый день пытался войти в связь с ген. Лебединским для личных переговоров, но его не оказывалось дома. Послано было ему письмо В. Министром, в котором он приглашался для личных переговоров. Вместо этого прибыло от него письменное объяснение, почти дословное, сказанное накануне полк. Шатиловым на заседании Правительства. Ввиду такого положения, занятого Главнокомандующим, Правительство приказало аннулировать приказ ген. Лебединского. Его не арестовали опять по моему настоянию. Я вступил в командование войсками.
* * *
Общая обстановка была такова: армянские войска, отступая, занимали Александрополь, против них стояли турецкие войска. Стороны были в состоянии перемирия благодаря мирным переговорам делегатов Закавказского Правительства с турками. Грузинские войска занимали на Батумском направлении Натанеби, против них были турки и здесь также были взаимно вывешены белые флаги. В Боржоми был также фронт. В Ахалцихском районе турки сформировали дивизию из местных мусульман и в состав ее вошли части, формируемые азербайджанцами для Мусульманского корпуса. Эти части окружили Ахалцихе, где был грузинский гарнизон под начальством ген. Макашвили; из Боржоми наши части не могли прийти на помощь, так как организовавшиеся местные мусульмане заняли позиции к северу от Ацкури и наши войска, за недостаточностью, не в силах были сломить их сопротивление, здесь командовал ген. Арджеванидзе. Одновременно шли переговоры с турками, и эти переговоры, когда мы собрались с силами, не позволили развязать руки военному командованию для атаки мусульман на Ахалцихском фронте. Мы были в перемирии с турками, но не знали, воюем мы с Ахалцихскими мусульманами, как с частью Турции, или же они самостоятельная единица.
Турки вдруг нарушили перемирие и атаковали Александрополь. Меня местный начальник вызвал к прямому проводу и спросил принимать бой или отходить без боя, ввиду того, что перемирие нарушено без предупреждения. Я приказал принять бой. Результат был неблагоприятный для армянских войск, они были принуждены отступить сначала на Чарджуйские высоты, а затем и далее на север. Отступление совершенно расстроило армянские войска. Командир Армянского корпуса ген. Назарбегов телеграфировал и просил немедленно заключить мир. Рисуя обстановку, он указал, что войск уже нет, что между штабом корпуса и турками находится только штаб дивизии.
Вскоре после этих событий, а именно через несколько дней Закавказская Республика распалась на три самостоятельные республики: Грузия, Армения и Азербайджан. Между тем в Правительстве решено было атаковать на Ахалцихском фронте; мне развязали руки. Я выехал в Боржоми. Пробыл я там всего сутки, осмотрел часть позиций, но ночью получил телеграмму из Тбилиси, приглашающую немедленно вернуться. Я вернулся. Оказалось, что атаку отменили.
Г Л А В А III
ГРУЗИНСКАЯ РЕСПУБЛИКА
26-го мая 1918 года была объявлена самостоятельная Грузинская республика, Армения и Азербайджан последовали этому примеру. Произошло это вследствие настойчивого требования Вехиб-паши; был передан нашей делегации его ультиматум председателю Закавказской делегации А. И. Чхенкели с требованием признания Брест-Литовского договора. Последний прислал на мое имя телеграмму для передачи Правительству и о необходимости завтра же объявить независимость Грузии, для которой Брест-Литовский договор уже не был бы обязателен. Объявили. При обсуждении этого вопроса в своей фракции Жордания и Церетели голосовали против. Переговоры с турками продолжались; Грузии пришлось согласиться на Брест-Литовский договор. Наши вожди одновременно вели переговоры с германцами, так как турки продолжали держаться агрессивно в отношении Закавказья.
Не могу не отметить одного характерного факта. Еще во время существования Закавказской Республики Баку попало в руки местных большевиков, причем известно было, что главным ядром большевистской вооруженной силы был армянский полк. В Баку и в других районах произошла резня татар с армянами. Между тем Мусульманский корпус не был сформирован; грузинские войска были едва в зачаточном состоянии.
Это было весной 1918-го года. Грузины не в силах были двинуться на Баку для освобождения территории Закавказского Правительства от большевиков, тем более что надлежало быть на стороже против турок и вести боевые действия на Ахалцихском фронте и на Гагринском направлении против Добровольческой армии. Армяне также не давали войска ввиду военных действий с турками. Такова была обстановка. Азербайджанские представители в Правительстве настоятельно требовали посылки войск на Баку для освобождения последнего из рук большевиков. И вот на одном из заседаний, как хорошо помню, Усубеков, один из представителей Азербайджанского народа в Закавказском Правительстве, заявил, что если Закавказское Правительство не пошлет войск против Баку, то они, азербайджанцы, найдут "другие силы", которые вырвут Баку из рук большевиков. Намек на турецкие части был достаточно ясен, и я отлично помню тягостное впечатление, которое произвело это заявление на представителей остальных национальностей Закавказской Республики. Несмотря на это, помощь в Баку все же не могла быть послана. Большевики же продолжали продвигаться к Тбилиси и против них по железной дороге на Баку удалось выдвинуть лишь всего 200–300 человек. Как я выше указал, наши вожди вели переговоры с германцами с целью избавить Грузию от турецкого нашествия. Турки между тем продолжали продвигаться.
Отряд ген. Макашвили, окруженный в Ахалцихе, был пропущен с оружием в руках, и мы уступили Ахалцихе туркам. Наши вожди подписали передачу Ахалцихе туркам. Среди подписавшихся были: Рамишвили, Гвазава, Рцхиладзе и ген. Одишелидзе. Турки после признания грузинами Брест-Литовского договора, по которому они получили Карс, Ардаган и Батуми, теперь предъявили самостоятельной Грузии уступить им Ахалцихе и Ахалкалаки. Вот почему они требовали объявления независимости Грузии. Они заняли Ахалцихский уезд, а после взятия Александрополя продолжали продвигаться на север и были уже на Храме. При этом они в переговорах ссылались на то, что это продвигаются не их войска, а местные жители татары.
Представитель немцев граф Шуленбург сочувственно относился к нашим желаниям и, узнав от меня, что Вехиб-паша телеграммой категорически указывает, что продвигающиеся войска не суть турецкие войска, а местные жители, согласился оказать нам поддержку своими войсками для усмирения "населения". Я лично показал графу Шуленбургу телеграмму Вехиб-паши на имя нашего Правительства, где указывалось, что севернее такой-то параллели нет турецких войск.
И вот я образовал отряд в составе одного армейского батальона, одного гвардейского с батареей Махарадзе и гвардейского конного дивизиона; в состав этого отряда вошли также один немецкий баварский егерский батальон и броневые поезда Гогуадзе. Общим начальником был полковник Степан Чхеидзе. Наступление увенчалось успехом; турецкие части были отогнаны за Санаин, захвачен был даже их обоз, направлявшийся в сторону Казаха. Во время этого боя Храмский мост был взят и через него перебежали первыми наши молодые армейского батальона. Перед боем я сказал своим грузинам, что мы должны отличиться перед немцами и что Храмский мост они должны взять раньше германцев. Вот грузины бросились толпой через мост, защищаемый противником. Потом начальники немцев говорили, что грузины храбрый народ, но не умеют воевать. Естественно, грузинские батальоны были составлены из молодых добровольцев, едва выучившихся владеть оружием. Затем при преследовании Гогуадзе влетел на станцию Санаин и заставил целые сотни турок побросать оружие. Пленного турецкого офицера в военной форме доставили ко мне в вагон, и я его привез в Тбилиси, как вещественное доказательство присутствия на поле сражения частей турецких войск. Должен отметить, что во время этого боя у немцев было убито 7 человек, торжественно затем похороненных в Тбилиси.
Не могу не отметить одного обстоятельства. Во время боевых действий случились трения между командованием отряда и начальством гвардейского батальона и это в то время, когда между тем же командованием и немцами никакого недоразумения не происходило. Мне лично пришлось приехать, дабы уладить эти трения, ибо Гвардия, как и всегда впоследствии, подчинялась военному командованию постольку поскольку. Вместе с этим мной тогда же было указано начальнику отряда действовать самым решительным образом в отношении местного населения и отобрать у него оружие. Я требовал, в случае отказа выдать оружие, употребить артиллерийский огонь и заставить силой исполнить наше требование. Бывший там Валико Джугели воспротивился такому образу действий. Впоследствии в своем "Тяжелом кресте" он, описывая эти события и говоря про меня, употребил следующее выражение: "Ген. Квинитадзе требовал применения к местным жителям самых суровых мер, но мы умерили его 'пыл' ". Никакого пыла не было; в своем воображении и, вероятно, для красного словца наш горе-писатель назвал "пылом" то, что каждый начальник должен был сделать в отношении выступившего с оружием населения. Впоследствии его "Тяжелый крест" был красочно осмеян в местной прессе. Вал. Джугели был карикатурно изображен с огромным крестом на спине и внизу надпись: "Куда несешь?" и ответ – "В редакцию 'Борьбы' ". "Борьба" – социал-демократическая газета.
Местные помещики Садахлинского района жаловались мне на грабежи, производимые гвардейским батальоном. Отмечаю: первое же выступление гвардейской организации совместно с армейскими частями вызвало трения между обеими этими организациями, совершенно различными по своему духу и по условиям своей жизни. Грабеж же есть естественное следствие отсутствия дисциплины. Этот факт мной, конечно, был освещен в Правительстве, но он прошел бесследно и не произвел никакого воздействия при решении вопроса какую организацию вооруженных сил принять, гвардейскую или армейскую.
Итак немцы помогли нам. Хочу указать еще один факт их сочувственного к нам отношения. Как известно, наши вожди вели переговоры с немцами, заключили с ними договор и одновременно должны были в переговорах с турками согласиться на Брест-Литовский договор. По одному из пунктов договора с турками мы должны были пропускать их эшелоны по железной дороге по нашей территории. И вот сейчас же турки потребовали пропуска своих эшелонов на Баку. Совершенно не отвечало видам Правительства пропускать турецкие эшелоны по нашей территории; оно искало средства избегнуть этого. Между тем согласно переговорам с немцами было решено везде по железной дороге на конечных станциях, а также и в некоторых центральных местах поставить небольшие немецкие караулы из немецких военнопленных. Это было еще до прихода к нам баварской бригады. Когда турецкий эшелон подошел к Натанеби и потребовал пропуска, то перед нами встал вопрос, как быть. Я подал мысль попросить немцев помочь нам; затем обратился к их представителю, графу Шуленбургу, и предложил ему такой способ действий. В Натанеби грузинский местный военный начальник объявит начальнику турецкого эшелона, что со стороны грузинского Правительства к пропуску эшелона препятствий нет; после того к тому же начальнику подойдет начальник немецкого караула и объявит о невозможности эшелону двигаться дальше по мотивам, какие найдет лучшими само немецкое командование. Так и сделали, и турецкий эшелон принужден был вернуться в Батуми. Кажется, немцы объявили, что путь неисправен; не ручаюсь за достоверность. Это было тогда дня меня не интересно, важно было, что турок не пропустили.
* * *
Помощником Военного Министра я был в течение мая и июня 1918 года. За это время наряду с вопросами по внешней обороне страны приходилось заниматься делами по организации войск, по ликвидации Кавказского фронта и сохранению военного имущества, а также текущими вопросами. Текущие вопросы занимали почти все время. Для иллюстрации укажу следующее. Когда я вступил в свою должность, то в наследие получил три кипы неисполненных бумаг, каждая толщиной не менее четверти аршина. Все это ждало резолюций; одновременно набиралась ежедневная текущая переписка. Наряду с этим в приемной ожидали приема от 60 до 100 просителей со всякими просьбами и проектами. Тут были и просьбы о пособии, и квартирные вопросы, и ликвидирующиеся, и изобретатели, и самые разнообразные: и жалобы, и доносы, и просьбы о выдаче денег, и оружия, и снаряжения, и одежды для формирующихся частей, и т. д., и т. д. Приходили и военные, и штатские всех ведомств и всех национальностей, и мужчины, и дамы. Надо было экстренно решать вопросы. Тут по радио, там по авио, по военному суду, также по всем отделам Главного начальника Снабжений, и по кадетскому корпусу, и по фельдшерской школе, и по распределению летних помещений в Коджорах, и т. д. Сейчас всего и не упомню.
После 26-го мая управление Грузинским корпусом было упразднено, и я приступил к формированию штаба. Таким образом, едва сформировав штаб войск Закавказской Республики, пришлось, после объявления независимости Грузии, формировать грузинский штаб. Одним словом, я едва успевал с делами, совершенно не хватало времени и мне приходилось есть один раз в день часов в 7–8 вечера и то, почти стоя, второпях. Брал с собой на службу карманные завтраки; это не помогло и всегда приносил их домой нераскрытыми. Наряду с этим водоворотом просьб, разговоров, споров, совещаний создавались неоднократно пререкания с лицами революционного и не революционного порядка. Иллюстрирую некоторые картины.
Около середины мая, как я уже раньше говорил, было решено ликвидировать Кавказский фронт. Я уже упомянул о трениях с Главнокомандующим и его штабом.
Когда получился конфликт по поводу приказа ген. Лебединского о ликвидации фронта, то я получил приглашение от бывшего Главнокомандующего ген. Пржевальского пожаловать для присутствия на общем заседании со старшими начальниками Кавказского фронта, которое должно было произойти у него на квартире на Барятинской улице. Я пришел. Трудно сейчас вспомнить все подробности этого заседания. Предметом заседания было, как поступить ввиду отмены Закавказским Правительством приказа ген. Лебединского о ликвидации Кавказского фронта. Здесь выяснилось, что ген. Лебединский до издания своего приказа должен был отдать этот приказ с согласия Закавказского Правительства. На этом заседании, в момент отсутствия ген. Пржевальского, произошло столкновение между ген. Лебединским и мной. Ген. Лебединский вообще оправдывал свое поведение и не совсем верно передавал то, что происходило. Я, конечно, взял слово и стал восстанавливать истину. Произошли пререкания с Лебединским, которому мне, не помню, на какую фразу, пришлось ответить: "Да ну, будешь теперь так говорить". Он ответил: "За это 'ну' я у тебя требую (или, не помню, "потребую") удовлетворения". Я сейчас же возразил, что такими словами нельзя так легко играть и что я принимаю его вызов, и готов дать ему удовлетворение сейчас же, сию же минуту, в этой же комнате, при всех свидетелях. Оказалось тотчас же, что он был далек от этого. Ген. Пржевальский, вошедший в это время, вмешался и предложил комиссию под своим председательством с целью выяснить, был ли сделан мне вызов или нет. Ген. Лебединский утверждал, что он такового не делал. В комиссию вошли, кроме ген. Пржевальского, полк. Шатилов и я просил ввести туда ген. Ляхова, бывшего также свидетелем.
На этом же заседании было решено издать дополнительный приказ ген. Лебединского с поправками по указанию Правительства. Вышеуказанная комиссия нашла, что ген. Лебединский не сделал вызова и что во всяком случае он, если я понял его слова как вызов, берет их назад. Я должен добавить, что в этой комиссии ген. Ляхов не принимал участия, как мне сказал ген. Пржевальский, потому что его не могли найти; вместо него в комиссию, по приглашению ген. Пржевальского, вошел ген. Томилов. Я остаюсь при своем мнении, что вызов был сделан, и думаю, что комиссия прежде всего руководствовалась тем, чтобы ликвидировать инцидент и не допустить дуэли между такими лицами, как Главнокомандующий Кавказским фронтом и помощник В. Министра Закавказской Республики. Вот одна картина. Нарисую еще одну.
Надо сказать, что приказ ген. Лебединского, изданный вполне самостоятельно, без санкции Правительства, которому он до сего времени беспрекословно подчинялся, оказал нежелательные последствия на среду офицеров. До сих пор весь фронт через ген. Лебединского подчинялся Закавказской власти; сначала комиссариату, потом Правительству Закавказской Республики. Этот же приказ вдруг давал другой тон взаимоотношениям между местной властью и военными Кавказской Армии, и среди офицеров произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Офицерство стало себя считать не только не обязанным подчиняться Закавказской власти, но и не вправе подчиняться. Правда, не все так думали.
Общий тон приказа был таков, что Кавказский фронт ликвидируется вполне самостоятельно самим Главнокомандующим вне местной власти, той самой власти, которой фронт до сего времени подчинялся. Это утверждаю. Приказ подписан 13 или 14-го мая 1918-го года, а самостоятельная Закавказская Республика объявлена была еще в апреле, кажется, 10 или 11-го. Это обстоятельство впоследствии породило большие трения между отраслями Военного Ведомства и высшей военной властью; о них я скажу позже.
Мне доложили, что офицеры штаба Главнокомандующего не хотят больше служить. Я счел нужным собрать их и сказать им несколько слов. Сказал им следующее. Я им нарисовал тяжелую обстановку, создавшуюся в Закавказье для народов, населяющих последнее: турки давят с юга; большевики в Баку; внутри волнения большевистского характера. При таких тяжелых обстоятельствах и узнаются друзья. Если русские – друзья закавказских народов, они должны в эту тяжелую минуту протянуть нам руку, помочь нам, и мы не только уверимся в их дружбе, но естественно, как следствие такого их поведения, явится то, что нам придется взять на себя по отношению к ним взаимные обязательства. Затем, даже с точки зрения политической, такое поведение русского элемента в Закавказье упрочит взаимоотношения будущей России и Закавказья, и, Бог знает, не придется ли им перед будущей Россией отвечать за то, что они предоставили Закавказье своим собственным силам и не приняли активного участия и тем не положили начала будущих взаимоотношений между будущей Россией и народностями Кавказа. Что же касается вопроса, не явятся ли они нарушившими свою присягу, служа Закавказской власти, то на этом вопросе теперь останавливаться не следует, потому что, изменив своей присяге царю с начала революции, мы все являемся, строго говоря, изменниками царю; но это была историческая неизбежность. При этом надо иметь в виду, что наша присяга необходима была царю не в те дни, когда все было благополучно, а именно была дана на тот случай, когда ему что-либо угрожало; и вот в этот момент мы нарушили нашу присягу. Нельзя оправдываться тем, что он нас освободил от присяги; это только закрывать глаза на то, что отрекся он от престола не по собственному желанию, а по принуждению. Кроме того, сейчас вся Россия распалась на части и каждая часть может упрекать другую и называть своего противника изменником; но это, конечно, будет неверно. В моих словах я обращался к их сердцу и к их политической прозорливости. Многие потом мне говорили, что они совершенно были со мной согласны; однако после моего ухода было устроено собрание офицеров, и, как мне потом передавали некоторые участники этого собрания, мои бывшие сослуживцы, старшие начальники, напротив, подогрели их в обратном направлении, т. е. не служить.
Приказ ген. Лебединского породил еще следующие явления. Нам нужно было организоваться против большевиков, наступавших со стороны Баку. Сил не было, как я уже говорил об этом; и вот в этот момент русские не находили возможным выступить и действовать против большевиков; правда, не все, но подавляющее большинство. Странно было то, что выступать против большевиков в рядах Алексеева они шли с охотой, а в отрядах Закавказских войск против бакинских большевиков считали для себя неприемлемым. Начальник авиации полк. Коновалов явился ко мне и заявил, что он мне, как своему старому знакомому, как Георгию Ивановичу, которого он знает, будет подчиняться, но что это он совершенно не обязан делать. Мне пришлось ему ответить, что таких подчиненных нам не надо, и так как я уже имел сведения, что на аэродроме и в их парке начался дележ имущества, то сейчас же распорядился поставить там караулы при имуществе, поставил во главе авиации другое лицо и предложил остаться на службе тем, кто желает. Тут должен отметить, что оставшийся добровольно на нашей службе летчик Русанов впоследствии взлетел с аэродрома для учебного полета и на лучшем аппарате улетел на Северный Кавказ. Отдал приказ о неблаговидности поступка этого господина, не соответствующего достоинству русского офицера. Подобные условные подчинения повторились и в радиотелеграфе, и в других отделах. Надо было всюду сменять командование и организовывать новые управления. Вот в каких условиях приходилось работать. Одновременно надо было организовывать свои войска и этим приходилось ведать мне непосредственно, так как должность командира Грузинского корпуса после объявления независимости Грузии была упразднена.
* * *
Весной 1918-го года большевизм сильно отразился и на формирующихся грузинских частях. Их формировали из грузин, солдат, уходящей со всех фронтов Русской армии Западного фронта, иначе и формировать нельзя было. Большевизм в Кавказских войсках пошел по той же дороге, как и в российских войсках, но без тех ужасов, убийств и измывательств над офицерами, которые происходили в рядах обезумевшей русской армии Западного фронта. Я не буду описывать картин непослушания и даже бунтов в некоторых грузинских частях, но отмечу следующее.
В феврале эти выступления солдат приняли форму сдирания погон с офицеров; в Тбилиси это в один день приняло такую форму, что ген. Лебединский отдал приказ о снятии погон впредь до установления новой формы. Как я слышал, правящие круги, т. е. имевшие в то время в руках фикцию власти, остались весьма недовольны; они говорили, что они сумели бы защитить офицера от грубых посягательств. Думаю, что повсеместно это не удалось бы; даже в Тбилиси. Уже на Барятинской улице толпа солдат стояла и отбирала погоны, причем очевидцы передавали, что видели целые кипы отобранных погон. С этого времени офицерам пришлось погон не носить. Настроение солдат и общая обстановка была такова, что в апреле один из ответственных политических деятелей Павле Сакварелидзе был совершенно разочарован и со мной в разговоре выразил свое убеждение, что нам никогда не удастся создать армию. Между тем я уже видел проблески отрезвления и возразил ему, что он не прав и что не следует терять надежды. Вступив в должность помощника В. Министра, я сделал шаг и отдал приказ надеть погоны. Надели, обошлось без инцидентов. Спустя некоторое время отдал приказ о взаимном приветствии военнослужащих, причем приветствие должен был начинать младший. Тоже прошло. Таким образом революционное опьянение проходило, время работало на нас и можно было надеяться мало-помалу организовать войско.
Указывая на то, как вследствие приказа ген. Лебединского усложнилось, так сказать, дело перехода к новой военной власти, я хочу изложить еще один факт, касающийся непосредственно штаба Кавказского фронта. Это касается запаса орденов и медалей, хранившихся в штабе. Я сидел в Министерстве в своем кабинете, когда мне доложили, что один господин желает меня видеть по неотложному военному делу. Я сейчас же его принял. Он доложил мне, что в штабе собираются завтра с утра сдать в один из банков все ордена и медали, находящиеся в штабе фронта. Между тем штаб уже принимался новым начальником. Я сейчас же отправил туда комиссию под председательством ген. Ахметели с приказанием немедленно перевезти ордена и медали в Министерство и произвести подробную опись. Так и сделали, а затем все это сдали нашему Правительству. Этот факт достаточно ярок, чтобы показать, как относились учреждения Кавказского фронта к новой власти. Я не буду останавливаться на том, что было сделано мной в области собственно военной.
Указав сложную обстановку, в которой приходилось работать, я подчеркну трудности еще следующим обстоятельством. Когда я вступал в свою должность, мне было сказано, что я буду вполне самостоятелен в военных делах. Я уже указал, как я был занят также оперативными делами. Я поехал на Ахалцихский фронт лично руководить наступлением, которого добивался с большим трудом и которое в день моего приезда в Боржоми отменили. Теперь укажу, что эта моя самостоятельность была лишь пустым звуком. Военный Министр неоднократно отдавал приказы помимо меня о формировании каких-то частей, производил в чины тех или других лиц, давал награды, даже георгиевские кресты, и т. п. И все это делалось, несмотря на мои неоднократно повторные требования не делать этого. Был даже однажды случай производства в следующий, довольно высокий, чин полковника, одного офицера штаба, не только не осведомляя меня или начальника штаба, но быть может, даже помимо последнего. На мой протест В. Министр довольно характерно ответил: "Что ж, может быть, начальник штаба находит это ненужным, а я нахожу это лишь справедливым и это мое право". Я, вероятно, не сумел объяснить ему весь вред такого образа действий, по существу очень мало отличающегося от произвола персидского сатрапа и подрывающего авторитет начальников.
Конечно, мое различие во взглядах и ежедневные столкновения с правящими должны были так или иначе разрешиться. Так оно и случилось. Однажды я был приглашен на заседание, где должно было разбираться положение об организации Гвардии. О предмете заседания я узнал в последний момент. В это время немцы были в Тбилиси и с ними приходилось считаться. Они косились на Красную Гвардию и на красный флаг над дворцом. И решено было эту родившуюся из революции организацию превратить в государственное учреждение. Это было около 20-го июня. Гвардия тогда подчинялась Совету рабочих и солдатских депутатов. Этот Совет, председателем которого был Н. Н. Жордания, продолжал существовать, хотя армия, представители которой заседали в Совете, давно уже ушла в Россию. Собственно фактическая власть в стране принадлежала этому Совету и лишь благодаря тому, что одни и те же лица были и в этом Совете и в Правительстве, острого конфликта не происходило. Надо отдать справедливость: Гвардия за это время во внутренней жизни государства сыграла довольно значительную роль. Помимо своей задачи стоять на страже революционных завоеваний, она неоднократно поддерживала в стране правопорядок и душила в самом зародыше всякие выступления против порядка как среди населения, так и в некоторых частях формирующихся войск, где состав солдат, прибывших из частей русской армии, был отравлен большевизмом. Насколько я помню, она усмирила большевистские выступления среди полков в Гори и в Телаве; если не ошибаюсь, это было весной 1918-го года. Своими действиями она, конечно, укрепляла центральную власть, что нельзя не отнести к ее заслугам. Желание ли ввести ее в нормальные условия государственной жизни или же давление немцев, или, может быть, какая-либо другая причина, не буду утверждать – факт тот, что было решено создать положение о "Народной" Гвардии.
Г Л А В А IV
ПРОЕКТ ЗАКОНА О НАРОДНОЙ ГВАРДИИ ГРУЗИНСКОЙ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
В дни революции, особенно в последний период, неисчислимые опасности и бедствия грозили еще несформившемуся и неокрепшему государству, Красная Гвардия оказала неоценимые услуги делу свободы и гражданского порядка в стране. Красная Гвардия, сформировавшаяся из наиболее передовых рабочих и крестьян, с геройским мужеством защищала свободу и революцию от внешних и внутренних врагов; на своих плечах она вынесла всю тяжесть борьбы с анархией, мутные волны которой грозили Грузинской Республике гибелью. В признание этих высоких заслуг Красной Гвардии Правительство сим объявляет существующую Красную Гвардию – Народной Гвардией Грузинской демократической Республики. В состав Народной Гвардии входят все части Красной Гвардии со всеми их штабами, при сохранении полностью их личного состава. Положение Народной Гвардии в общей системе вооруженных сил республики и основы существования и деятельности Народной Гвардии определяются следующими нормами:
Ст. 1
Задача Народной Гвардии – защита республики, ее независимости и свободы. (Посл. Поправки) Задача Народной Гвардии, как и всех вооруженных сил, защита правопорядка, основ устройства демократической республики, а также и территории государства.
Ст. 2
В Народную Гвардию принимаются желающие из числа граждан, не подлежащих воинскому призыву, ничем не опороченных и верных демократической республике. (Поел, поправки) В Народную Гвардию принимаются желающие из числа граждан, не состоящих на действительной службе, ничем не опороченных и верных демократической республике. От службы в вооруженных силах никто не освобождается.
Ст. 3
Прием в Народную Гвардию возлагается на ее районный штаб по инструкции, вырабатываемой главным штабом. (После поправки дополнено) ... Народной Гвардии и утверждаемой Правительством.
Ст. 4
Народно-Гвардеец обязан по призыву соответствующего штаба немедленно прервать обычный свой труд и явиться на указанный пункт со всем оружем и снаряжением, выданным ему на руки.
Ст. 5
Народно-Гвардейцы обязаны хранить в порядке выданное им оружие и снаряжение, и вне службы не имеют права ни появляться в публичных местах с оружием, ни пользоваться предметами выданного им снаряжения и обмундирования.
Ст. 6
На службе (во время учебных сборов, в нарядах, караулах и походах) Народно-Гвардейцы подчиняются всем требованиям военной дисциплины и всем законам, действующим в армии Грузинской Республики. За нарушение ст.ст. 4 и 5 Народно-Гвардейцы отвечают так же, как и солдаты за аналогичные поступки.
Ст. 7
Служба в Народной Гвардии бесплатная. Но Народно-Гвардейцам, утрачивающим свой заработок на службе Народной Гвардии, выдается определенное вознаграждение за потерянные рабочие дни. Инструктора и офицеры Народной Гвардии получают вознаграждение, величина которого определяется Главным штабом Народной Гвардии, применительно к окладам, существующим в армии Грузинской Республики. (После поправки) ... Но семействам Народно-Гвардейцев во время исполнения своих обязанностей выдается определенное Правительством вознаграждение; место, где бы они ни служили, остается за ними, но содержание за время исполнения своих обязанностей не получают.
Ст. 8
Члены Главного штаба Народной Гвардии назначаются Председателем Правительства из числа кандидатов, представляемых Главным штабом. Командиры отдельных частей Народной Гвардии назначаются Главным штабом и утверждаются в том же порядке, как командиры соответствующих частей армии Грузинской Республики.
Ст. 9
В распоряжение Главного штаба Народной Гвардии Правительство отпускает необходимые средства, проходящие в государственной смете по ведомству Военного Министерства.
Ст. 10
Главный штаб Народной Гвардии по соглашению с Военным Министерством может формировать из состава Народной Гвардии части всех родов войск, принимая на себя заботы об обучении и снабжении этих частей. (Здесь мной был поставлен вопрос о количестве и составе, но этот вопрос не разрешили.) Все средства снабжения для Народной Гвардии по требованиям Главного штаба отпускаются Военным Ведомством.
Ст. 11
Ни одна часть Народной Гвардии не может быть вызвана иначе, как через Главный штаб. Право вызова Народной Гвардии принадлежит Председателю Правительства. При невозможности для Председателя Правительства воспользоваться этим правом Народная Гвардия может быть вызвана Председателем Национального Собрания. В случае исключительной важности право вызова Народной Гвардии переходит к главному штабу Гвардии непосредственно.
Дальше предполагали по моему предложению внести приказ о ее подчинении после вызова, но заседание прервалось.
На заседании были: Военный Министр, члены штаба Красной Гвардии, полк. Закариадзе, я, кажется, Мазниашвили и кто-то еще из военных; присутствовал также и Председатель Совета солдатских и рабочих депутатов Н. Н. Жордания.
Я был, вообще, против подобной организации, как вооруженной силы; так и высказался. Однако признавая ее необходимой до сформирования армии, я скрепя сердце принял участие в обсуждении. С некоторым трудом удалось провести один пункт, что гвардейцы не освобождаются от службы в вооруженных силах государства, т. е. они должны были в случае мобилизации разойтись по войскам. Фактически они этого пункта впоследствии никогда не исполняли. Приходилось по каждому пункту спорить, и мне пришлось отстаивать мой взгляд, что Гвардия, как вооруженная сила, совершенно не пригодна на поле сражения. Я выражался определенно и ясно, и приводил примеры из ее действий в этом отношении. Конечно, в моих словах неоднократно слышалось осуждение этой системы. Вдруг Н. Н. Жордания встал и весьма взволнованный, покрасневший сказал: "Я как Председатель Совета солдатских и рабочих депутатов заявляю, что во главе Военного Министерства не может стоять лицо, так враждебно настроенное по отношению к Гвардии". Я крайне удивился непривычной для Ноя Николаевича горячности. Я возразил, что меня удивляет горячность Ноя Николаевича, совершенно не соответствующая ни его сединам, ни его годам; что я никогда не напрашивался на должность помощника Военного Министра и что пойду к себе на Саперную улицу и буду там на балконе так же спокойно курить папиросы, как я их курил до назначения на должность. В это время выходивший перед тем Военный Министр вернулся и объявил, что Правительство в своем заседании одобрило положение о Гвардии и приняло его. Вопрос был кончен, споры прекратились. Не понимаю, к чему было ломать комедию и устраивать какие-то заседания. Где тут была зарыта собака, трудно определить, как и во многих других случаях, если не принять в соображение одной из основных данных, которыми руководились наши новые вожди. Но об этом после.
Г Л А В А V
МОЯ ОТСТАВКА
На этом заседании решилась моя первая отставка. Через неделю новый Председатель Правительства Н. Н. Жордания составил новый кабинет. Кабинет остался тот же, за исключением помощника Военного Министра, т. е. меня. Еще до составления нового кабинета ко мне позвонил по телефону Н. В. Рамишвили, который заменял в Правительстве отсутствовавшего за границей председателя Правительства А. И. Чхенкели. Он просил меня немедленно вызвать в Тбилиси ген. Артмеладзе и экстренно. Я его спросил о причине вызова. Он мне ответил: "Он мне нужен". Это было после того заседания, на котором Н. Н. Жордания заявил, что я не могу быть во главе Военного Министерства. Ясно было, что намечался новый помощник Военного Министра.
Как я потом узнал, ген. Артмеладзе отказался категорически. Когда был составлен новый кабинет, то мне объявили, что в новый кабинет помощником Военного Министра приглашен ген. Одищелидзе, но что ввиду его пребывания за границей я должен продолжать исполнять эту должность. Опять комедия. Я подал в отставку совершенно от военной службы. Военный Министр сказал мне, что этот вопрос будет разбираться в заседании Правительства. Я был на этом заседании. Председательствовал Н. Н. Жордания. Когда дело дошло до моего рапорта об отставке, Н. Н. встал и сказал, что он торопится на заседание Совета солдатских и рабочих депутатов, и передал председательствование Н. В. Рамишвили. Началась канитель; уговаривали остаться на должности сначала до приезда ген. Одишелидзе, потом в качестве члена Военного Совета, которого, кстати сказать, не существовало. Я никак не мог убедить их, что с должности Главнокомандующего можно уйти только в отставку, и категорически настаивал на увольнении меня в отставку. Тогда Н. В. Рамишвили позволил себе сказать: "Генерал, мы на днях введем трудовую повинность и по этой повинности заставим Вас служить". Как вам нравится такая постановка вопроса? Даже большевики не додумались до этого. Высших военных они приглашали и обставляли их жизнь по обычаям старого режима, они переманивали их к себе и никогда не применяли в отношении их трудовой повинности, понимая отлично, что на этих должностях можно работать лишь от сердца, а не по принуждению. По способу же Н. В. Рамишвили не трудно было дойти до превращения лиц, занимающих такие должности, как Главнокомандующий и помощник Военного Министра, просто в проституток. "Вот это обстоятельство и побуждает меня уйти в отставку непременно, ибо при таких порядках уже совершенно нельзя служить", – ответил я и ушел с заседания. Но у Н. В. Рамишвили свой кругозор, он по-своему решает все вопросы; но конечно, только не те, которые касаются их партии и партийных отношений; его способ – это устрашение, а арест есть всегдашний его способ разрешения всяких трудных вопросов. Совсем щедринский губернатор. Несмотря на категоричность моего желания уйти в отставку, Правительство под председательством Н. В. Рамишвили постановило назначить меня членом несуществующего Военного Совета. На другой день я заявил Военному Министру, что если с должности Главнокомандующего он не считал себя вправе уволить меня в отставку, то с должности члена Военного Совета, тем более не существующего, он может меня уволить в отставку. Он обещал отдать приказ и через несколько дней, не заботясь более об этой формальности, я уехал в деревню в Кахетию к своему шурину, у которого прожил до первых чисел октября. Таким образом состоялась моя первая отставка.
За это время я забыл упомянуть об одном обстоятельстве. Как я уже неоднократно упоминал, войск грузинских не было, они еще представляли кое-какую силу на фронтах, но на мирных стоянках это была толпа и при том недисциплинированная. Ввиду этого все имущество, оставляемое и бросаемое Кавказским фронтом, приходилось отдавать на хранение Гвардии, которая, как я уже говорил, стояла на страже правопорядка в стране. Но это хранение Гвардия понимала довольно своеобразно. Все, что туда попадало, рассматривалось как свое и впоследствии уже никакими силами нельзя было оттуда выцарапать. Вот пример наиболее яркий. Спустя два года после, когда я был начальником Военной Школы, я, будучи в одной комиссии, увидел у гвардейцев в складе пулеметы образца Кольта и артиллерийские зрительные трубы. Я просил бывшего тут же В. Джугели дать по одному экземпляру в Школу для обучения юнкеров и солдат, так как таковых образцов в Школе не было. Мне было отказано. Так смотрели гвардейцы на это имущество. Им передавалось для хранения с тем, чтобы потом использовать для общего дела, но они это получаемое имущество рассматривали как свое собственное и считали себя наследниками всего остающегося имущества.
В течение моего пребывания на посту помощника Военного Министра Правительством был образован Комитет снабжения и сей последний вбирал в себя что можно было. Но этот последний комитет, как учреждение государственное, был все же закономернее и из него, хотя и с большим трудом, все же кое-что впоследствии можно было получить, хотя и за деньги.
Итак я в отставке, в деревне, где я пробыл три месяца и где научился читать и писать по-грузински, но языком, конечно, еще не овладел. В октябре я прибыл в Тбилиси и продолжал свои занятия грузинским языком. Тогда же по просьбе редактора грузинской военной газеты я написал несколько статей, прокорректированных и исправленных Тедо Сахокия, моим учителем грузинского языка. Затем по инициативе деятелей той же газеты было устроено маленькое грузинское военное общество ревнителей военных знаний. У них в редакции собрались военные, обсудили этот вопрос; затем составили устав этого общества, меня избрали председателем и хотели было перейти к деятельности, как грянула армяно-грузинская война.
За мое время грузинские войска организовывались в пехотные дивизии, четырехполкового состава каждая; с соответствующей артиллерией; конницу составляли два конных полка с конной батареей; наряду с этим организовывались саперы, авио, радио и прочие технические части. После моего ухода войска продолжали формироваться по этой же схеме. При мне на должность начальника штаба я пригласил ген. Андроникашвили. После моего ухода мою должность временно занял ген. Андроникашвили, а затем в деревне я узнал, что помощником В. Министра назначен не ген. Одишелидзе, как говорили мне, а ген. Александр Гедеванишвили. Я очень был рад, зная его, как одного из лучших строевых начальников, к тому же, хотя и не генерального штаба, но окончившего по 2-му разряду. Я никогда не служил с ним вместе раньше, но отзывы о нем были самые лучшие. Я не буду разбирать его и его деятельность, но скажу, что во многом мне впоследствии пришлось разочароваться. Как я упомянул раньше в моих записках, он был назначен комендантом Батумской крепости. Туда же был назначен и ген. Мдивани. Во время падения Батуми ген. А. Гедеванишвили попал в плен к туркам, как и ген. Артмеладзе со своим начальником штаба полк. Н. Гедеванишвили и многими другими. Ген. Мдивани вместе с И. В. Рамишвили удалось ускользнуть на истребителе. Передавали, что отъехав от пристани, И. В. Рамишвили сказал: "Ловко выскочили". Характерная фраза. Вернувшись в Тбилиси, ген. Гедеванишвили явился в Военное Министерство и пока я был при Министерстве. В это время Военный Министр сказал мне, что следует назначить расследование о сдаче крепости Батуми. Я заметил, что практически вряд ли это будет иметь какой-либо реальный результат, но не настаивал не делать этого, тем более что переговорил об этом с ген. Гедеванишвили, который мне сказал, что он очень будет этому рад. Я уже составил проект приказа о следствии, когда был удален со своей должности. Почему после моего ухода не было назначено следствие, не знаю, и это особенно удивительно, так как Военный Министр, когда я был его помощником, очень настаивал и все время торопил меня составлением приказа. Итак, вместо того, чтобы попасть на скамью подсудимых, ген. Гедеванишвили попал на кресло помощника Военного Министра, а спустя месяца два на такое же кресло другого помощника Военного Министра попал ген. Мдивани. Таким образом Правительство быстро изменило свой взгляд. Сначала оно собиралось, собственно говоря, их судить, а затем решило посадить их на самые ответственные места военной иерархии. И это было сделано, не выяснив их правоты по суду, даже не произведя следствия, чтобы хоть по последнему составить себе то или другое мнение. Такая перемена взгляда – это тоже их тайна. Так или иначе, перед войной с армянами во главе Военного Ведомства стояли: ген. А. Гедеванишвили по строевой части, а ген. Мдивани по хозяйственной.
* * *
Когда я вернулся из деревни, то явился ген. Гедеванишвили. В приказе по Военному Ведомству я был уволен в отставку с мундиром и пенсией, и просил оформить это и указать, как, когда и какую сумму буду получать. Я обратился к нему, а не прямо к Военному Министру по привычке нашей военной субординации и думал с его стороны встретить содействие. Каково оказалось его содействие, сейчас опишу.
Сначала он сказал, что доложит Военному Министру и ускорит это дело. Потом через некоторое время он сказал, что ввиду отсутствия пенсионного устава этот вопрос надо будет доложить в Правительстве. Потом еще через некоторое время он сказал, что нужно выяснить, по какой должности мне рассчитать пенсию, при этом он добавил, что по законам российским я должен был быть два года на должности, чтобы получать пенсию по этой должности. Я ему возразил, что российские законы нельзя применять к нам, так как они совершенно не предусматривали Главнокомандующего войсками и помощника Военного Министра республики Грузии; что, наконец, если их применять, то я должен получить пенсию по предыдущей должности и поэтому, если моя последняя должность члена Военного Совета, то я должен получать по должности Главнокомандующего, как по предыдущей; если же моей последней должностью будет рассматриваться должность Главнокомандующего Грузинскими войсками то в этом последнем случае, следуя тому же закону, пенсию мне должны определить по предыдущей должности, т. е. по должности Главнокомандующего войсками Закавказской Республики. Во всяком случае, так или иначе, а вопрос надо решить скорее, так как с июля месяца (а это был уже ноябрь) я никакого содержания не получал. Он опять обещал все ускорить. Я опять ждал, ждал и все получал ответы, что нужно то одно, то другое составить и т. п. Тогда я пошел к Военному Министру, и вдруг он мне сказал, что все это он сам устроит, что он отдаст приказ без Правительства. Я зашел к Гедеванишвили и сказал ему об этом. Во время моего нахождения у него, зашел Военный Министр и возбудился разговор по моему вопросу. К моему удивлению, ген. Гедеванишвили категорически настаивал, что этого сделать нельзя без Правительственного постановления; Военный Министр категорически сказал, что он отдаст приказ. Оставалось только дать на подпись проект приказа, что могло занять времени не более 5 минут. Ген. Гедеванишвили обещал все сделать и прислал мне копию приказа. Я ушел от него уверенный, что через 2-3 дня все будет устроено. Не тут-то было; прошло две недели, и я не получил ни ответа, ни привета. Через две недели я позвонил по телефону Гедеванишвили и спросил его, отдан ли таковой приказ и почему он мне ничего не сообщает. Он мне ответил, что теперь помощником Военного Министра по хозяйственной части назначен ген. Мдивани и он все дело передал ему, и просил меня обращаться с этим вопросом уже к ген. Мдивани. Итак я получил полное его содействие. Я позвонил к ген. Мдивани. Началась опять старая история с должностями, с докладами, со справками и прочее: заканчивалось стереотипной фразой все скоро устроить. Между тем события не ждали и надвинулась грузино-армянская война. Я не буду вдаваться в ее причины и поводы; не буду вдаваться в подготовку к ней, как внешне-политическую, так и в военном отношении.
Текст подготовил Ираклий Хартишвили
ОБ АВТОРЕ
Я познакомился с генералом Квинитадзе и с его милой семьей в 1946 г., часто бывал в их доме в Шату, под Парижем, до моего отъезда в Соединенные Штаты в 1949 г. Это были уютные обеды с зажженными на столе свечами; после обеда Георгий Иванович рассказывал эпизоды из своего прошлого.
Так, например, 16 февраля 1916г., когда пал Эрзерум, генерал Юденич обратился к стоящему рядом с ним ген. Квинитадзе со словами: "Георгий Иванович, поручаю вам, как грузину, первым войти в Эрзерум".
Георгий Квинитадзе происходил из грузинского рода Чиковани. Когда в 1830г. русские войска вошли в Имеретию, дед Георгия Ивановича, Симон Чиковани, ушел в Турцию в свите имеретинского царя Симеона. Его сын Иван, отец Георгия Ивановича, был оставлен в Грузии, в семье князей Цицишвили. Со времени присоединения Грузии к России, грузины охотно поступали в русские военные школы и в ряды русской императорской армии. Это давало им возможность участвовать в военных действиях против турок и персов, вековых врагов Грузии. Русская армия пополнялась грузинами, несмотря на нанесенное их национальному чувству оскорбление, после того, как договор 1783г. между императрицей Екатериной II и царем Ираклием был заменен в 1801г. простым присоединением к России, превращением грузинского царства в русские губернии. В возрасте 13-ти лет, переменив свою фимипию на Квинитадзе, Иван поступил в русскую армию и сделал блестящую карьеру. Он владел многими языками и ему давали особые поручения. Так, он был назначен сопровождать Александра Дюма во время его путешествия по Кавказу.
Георгий Квинитадзе родился в 1874г. в Дагестане. В десятилетнем возрасте он поступил в Тифлисский Кадетский Корпус, потом окончил Константиновское Пехотное Училище в Петербурге, после производства в 1894 г. в офицеры служил в 153-м Владикавказском полку, а затем в Царстве Польском. В 1904г., во время японской войны, Г.И. Квинитадзе, по его желанию, был командирован на Дальний Восток, где получил боевое крещение и военные отличия. В 1910г., уже капитаном, Георгий Иванович окончил Академию Генерального Штаба и был причислен к Штабу Кавказского Военного Округа. Во время Первой мировой войны полковник Квинитадзе был начальником штаба новосформированной 4-ой Кавказской Стрелковой Дивизии, в рядах которой участвовал в осаде и штурме крепости Эрзерум, за что получил орден Св. Георгия 4-ой степени, а затем Георгиевское оружие.
В 1917г. революция и развал императорской армии застали Г. И. Квинитадзе в чине генерал-майора генерального штаба, георгиевским кавалером и опытным военачальником, пользующимся всеобщим доверием и уважением.
С образованием грузинского государства в 1918 г., Георгий Иванович, как грузинский патриот, посвятил все свои силы и знания созданию грузинского Военного Училища. Грузинское правительство неоднократно назначало генерала Квинитадзе на должность командующего грузинскими военными силами, а затем увольняло его. У правительства и у главнокомандующего были совершенно разные взгляды на меры, которые следовало принимать при затруднениях. Генерал Квинитадзе стоял за проявление инициативы, власти, за наступление, имевшее своею целью победу, тогда как правительство шло на соглашения, компромиссы и уступки армянам, туркам и Советам.
Несомненно, имя генерала Квинитадзе войдет в историю русской императорской армии как пример доблестного военачальника, а в историю Грузии – как истинного патриота, сохранившего дух и исторические традиции многострадальной Грузии.
Генерал Квинитадзе скончался в Шату 7-го августа 1970г. в возрасте 96 лет.
Кн. Теймураз Багратион-Myхранений
Нью-Йорк, 5-го января 1985г.
Мои воспоминания посвящаю
моей незабвенной супруге
МАРИИ ВЛАДИМИРОВНЕ,
истой грузинке и матери семьи.
Содержание предложенной выдержки
Предисловие
Вступление
Глава I. Революция. – Обыск. – Батуми
Глава II. Закавказская Республика
Глава III. Грузинская республика
Глава IV. Проект закона о народной Гвардии Грузинской демократической республики
Глава V. Моя отставка
ПРЕДИСЛОВИЕ
Мои воспоминания касаются событий, происшедших в Грузии со дня революции 1917 года по день подписания мира правительством Н. Жордания с завоевателем, в Самтреди 16-го марта 1921 года.
За это время я неоднократно был поставлен во главе грузинских войск.
Ввиду того, что события эти были описаны как в иностранной прессе, так и в грузинской тенденциозно и неверно, я счел себя обязанным написать мои воспоминания в 1922 году по приезде в Париж.
Читая мои воспоминания внимательно, читатель увидит деятельность наших правителей, может быть, и обуреваемых благими намерениями, но лишь мечтателей своих юношеских увлечений и копировавших великую Французскую революцию 1789 года, и то лишь по внешности.
Грузинские социал-демократы состояли членами русской социал-демократической партии, вследствие чего во время революции легко захватили действительную власть в Совете рабочих и солдатских депутатов, сначала в Закавказье, а затем в Закавказской республике и, наконец, в Грузии.
Весной 1918 года наши правители, несмотря на приглашение, отказались поехать в Брест-Литовск при заключении Брест-Литовского договора, навязанного немцами русским большевикам, под тем предлогом, что Закавказье составляет неотъемлемую часть России. Казалось бы, именно под этим предлогом они должны были принять приглашение, если хотели говорить об интересах Грузии.
Предлог был неверен, "ибо Украина и Польша уже отделились от России, где уже разыгрывалась гражданская война, закончившаяся лишь в 1920 году победой большевиков.
По Брест-Литовскому договору Закавказье потеряло Карс, Ардаган и Батуми, переданные Турции.
Закавказская республика вступила в переговоры с турками в Трапезунде, а затем в Батуми, желая сохранить эти области.
24-го мая 1918 г. турки предъявили нашим правителям ультиматум признать условия Брест-Литовского договора, угрожая начать военные действия.
Вследствие этого ультиматума нашим правителям пришлось, для создания нового фактора для продолжения переговоров, объявить 26 мая независимую республику Грузию (см. Авалишвили* "Независимость Грузии", стр. 59). (*Многие грузинские имена, оканчивающиеся на "швили", часто писались до революции с окончанием "ев" или "ов").
В дальнейших переговорах с турками нашим правителям пришлось заключить с турками договор, по которому мы уступаем туркам еще Ахалцихе и Ахалкалаки. 4-го июня 1918 года договор подписан первым председателем Грузинского Правительства Н. Рамишвили, Г. Гвазава, Г. Рцхиладзе, ген. И. Одишелидзе (Договор дружбы и мира с Турцией).
С 1917 года, со дня революции, наши правители обещали армянским представителям передать им области, где большинство населения было армянское, т. е. Борчало и Ахалкалаки.
Отказавшись от исполнения этих обещаний, нашим правителям пришлось вести войну с атаковавшей нас Арменией. Нам удалось отразить нападение и даже начать преследование армянских войск, когда вмешались иностранцы (два капитана) и потребовали прекратить военные действия.
Армяне атаковали нас 8 декабря 1918 года. Эти иностранцы не вмешались и не остановили напавших на нас армян, но в конце этого месяца, когда мы не только отразили армян, но и начали их преследовать, они вмешались и остановили военные действия. Конечно, нужно было продолжать военные действия.
Интересен результат этой войны. Наши правители, несмотря на наш успех, согласились признать нашу область Борчало спорной полосой.
Эта область исстари всегда принадлежала Грузии; земли этой области принадлежат грузинским помещикам Орбелиани, Бараташвили, Меликишвили, Сагинашвили, Магалашвили и др.
Армяне в этой области составляли большинство, ибо это были беженцы из Турции. После каждой войны России с Турцией турецкие армяне-беженцы вселялись русскими властями-не только в эту область, но и в Карталинию и Кахетию. После Крымской войны 1853–55 годов их вселили 90.000.
Казалось бы, можно было предложить армянам, ибо образовалась Армения, переселить армян из этой области в Армению, но землю, принадлежавшую грузинам, не отдавать и не делать спорной.
Вообще наши правители очень легко относились к искони грузинским землям. Так Закатали они передали Азербайджану; Ардаган, старая грузинская земля, которую в 1919 году, после восстания Ахалцихе и Ахалкалаки, мы вернули в орбиту Грузии, они передали армянам. Область, населенную грузинами-мусульманами и русскими поселениями, они передали армянам, никакого права не имевшим на эту область и имевшим в Ардагане лишь несколько армянских лавок.
Читателю не трудно увидеть, что наши правители не руководствовались государственными интересами и раздавали наши области, как раздает человек, неожиданно получивший громадное наследство и раздающий свое состояние всем, кто умело испрашивал у него подарки.
В 1920 году нам удалось отразить первое нападение большевиков; мы начали преследование и были уже под Акстафой, когда Председатель Правительства Н. Жордания остановил войну и вступил в переговоры с большевиками.
Это был единственный, исключительно благоприятный случай освобождения Азербайджана и Армении от завоевавших их большевиков, и мы могли очистить от них все Закавказье, а может быть и Дагестан; это был 1920 год, когда Польша вела войну с Россией и генерал Врангель вышел из Крыма.
Поразительно и непонятно поведение наших правителей. Как можно быть во главе управления государством и допускать такие ошибки? Ошибки ли?
Во внутренней политике главная забота правящих была: насаждение в народе социализма, меры против несуществующей контрреволюции и защита так называемых завоеваний революции.
Читатель и здесь увидит смешные мероприятия, как например, "дворец рабочих" на главной улице Тбилиси, куда никто из рабочих не пришел, или цена хлеба для рабочих 5 руб. за фунт, когда обыватель платил 150 рублей.
Конечно, нельзя быть против некоторых положений социализма, как например, улучшение быта рабочих и крестьян, но эти мероприятия скорее здравого смысла, чем специально социалистического характера. Нельзя обвинить Генриха IV в социализме, как всякого помещика, заботящегося об улучшении быта своих крестьян.
Меры против несуществующей контрреволюции и для защиты завоеваний революции привели к созданию правящими Гвардии, сначала красной, потом народной, этой аномалии вооруженной организации.
В Грузии никто не думал быть против революции и ее завоеваний, ибо создание национальной грузинской единицы было исполнением тайных вожделений всякого грузина. Таких чувств, как передача дворянством (банком) своего имущества Национальному Собранию, правящие не поняли, ибо они были слишком проникнуты учениями материализма. Да и Н. Жордания в своих воспоминаниях "Мое прошлое" говорит, что в их среде национальный вопрос никогда не стоял.
Боязнь контрреволюции и потери завоеваний революции привели к тому, что количество Гвардии, вопреки изданному закону, они довели до 24 батальонов, что было в ущерб армейской организации.
Здесь я должен еще добавить о подражании некоторым республиканским обычаям. В то время когда в соседних Закавказских государствах во главе военной организации мы видели в Азербайджане генералов Мехмандарова и Шихлинского, а в Армении ген. Назарбегова, наши правящие ставили военным министром то народного учителя, то адвоката, то земского деятеля, то врача, лишь бы во главе стоял социал-демократ. И вот один из них, при ком я был помощником и в присутствии кого, отправляя один батальон, я сказал командиру батальона, чтобы он взял с собой два орудия, спросил меня: "Георгий Иванович, два орудия это сколько пушек?" – И вот, "строитель" и "управляющий" войсками.
Создание Гвардии, как военной организации, было одной из главных, если не самой главной, причин нашей катастрофы. Гвардия на полях сражений или отказывалась воевать, или оставляла поле сражения, даже выигранного. Так было и в Армяно-Грузинскую войну 1918 года, и в Ахалцихском походе 1919 года, и в первой войне против большевиков в 1920 году в Хашурском бою, когда, несмотря на наше успешное наступление, Гвардия самовольно снялась с поля сражения и ушла в Ципу, по другую сторону Сурамского хребта.
Гвардия, как привилегированная организация, быстро превратилась в преторьянцев, от чего страдала страна. Вот до чего доводит слепое исполнение своих увлечений.
Даже теперь, в 1961 году, после 40-летнего пребывания за границей, социал-демократическая партия продолжает хвастать тем, что в Учредительном Собрании их было 90% и что весь народ шел за ними, так ли это?
В 1914 году Русское Правительство мобилизовало 155.000 грузин. Где были эти 155.000 во время нашей войны против русских в 1921 году?
Несмотря на 90% социалистов в Учредительном Собрании, народ уже не шел за нашими правителями, ибо понял их интернациональный характер управления.
Были повсеместно выступления против правительства. Таковы в Мингрелии, в Душете, в Осетии, в Хеви, в Ахалцихе и Аджарии. Эти выступления усмирялись военной силой, и правительство объясняло их большевистскими выступлениями. Вряд ли население понимало, что такое большевизм и меньшевизм, и разницу между ними.
Народ понял наших правителей и отошел от них, ибо заключение договора 7 мая 1920 года о дружественных взаимоотношениях с нашим прошлым и будущим завоевателем и насадителем русификации в Грузии не могло не открыть глаз населению.
Земельная реформа не удовлетворила крестьян, а в экономическом и финансовом отношениях мы шли к краху.
Правительство среди всех слоев перестало пользоваться авторитетом и, конечно, популярностью. Наши правители не желали создать армию, что было весьма легко исполнить благодаря блестящему и многочисленному офицерству и населению, прошедшему военную службу в русской армии. Наши правители – "адепты мира" – в продолжение 3-х лет вели войны и внутри, и вне. Мы воевали с осетинами, с ахалцихским населением, с аджарцами, а также с Арменией, деникинцами, турками и два раза с русскими. Каждый раз нас застигали врасплох, и мы спасались благодаря блестящему, бескорыстно служившему родине офицерству и патриотизму населения. Читатель увидит, как отблагодарили правящие наше офицерство. Что касается населения, то своим договором мира с большевиками 16 марта 1921 года Н. Жордания предал это население большевикам и всем ужасам большевистской операции. Такова мрачная страница управления Грузией меньшевиками.
Отсутствие литературных средств не дало мне возможности издать мои воспоминания своевременно. Троцкий в своих воспоминаниях откровенно говорит, что, чтобы делать революцию, надо врать. Описывая события в Грузии, я в своих воспоминаниях излагаю их правдиво и это есть моя последняя служба моему народу, испытавшему на себе вранье меньшевистских революционеров.
Chatou, 1961
ВСТУПЛЕНИЕ*
(*Эти записки были написаны в 1922 г., но дополнены автором и позже, на основании новых документов)
Грузия, с 1801 года, составляла часть государства Российского. Она была присоединена к России вопреки международным взаимоотношениям. Александр I, применявший в отношении Польши либеральную политику, нарушил договор с Грузией 1783 года, присоединил ее к России и стал действовать в ней как в завоеванной стране. Отдаваясь под покровительство России грузинский народ рассчитывал вздохнуть от бесконечных войн с мусульманским миром, и надеялся, что с помощью единоверной России он спасет свою веру, свой язык и свою народность. Ожидания его не оправдались. Чем больше страна находилась в руках России, тем сильнее чувствовался завоеватель. Автокефалия Грузинской церкви, вопреки церковным законам, была уничтожена в 1811 году. Грузинская самостоятельная церковь была превращена в одно из епископств Русской церкви и во главе ее, конечно и обязательно, ставился русский с определенной политикой русификации. Русификация Грузии проводилась во всех отраслях жизни народа: суд, администрация, учебные заведения, все, все русифицировалось. Дошли даже до того, что детей нельзя было крестить именами, любимыми и обожаемыми народом, как например, Вахтанг, Тамара, Русудана, Ираклий и т. д. Приходилось крестить именами Ольги, Александра и пр., и я знаю многих, окрещенных этими последними именами, но носивших в общежитии старые грузинские имена. Я не буду распространяться о всех мероприятиях, направленных к постепенному уничтожению всего, что носило печать грузинского. В общем этими мероприятиями достигли того, что культура, образование, искусства, промышленность и пр. бьши в руках русских и народ грузинский стал отставать в своем развитии. Естественно, такое отношение к грузинскому народу вызвало с его стороны противодействие. Во многих местах Карталинии и Кахетии неоднократно поднималось знамя восстания, а Имеретия, не признавшая манифеста 1801 года, была покорена и царь Соломон кончил свою жизнь изгнанником в Турции; так же кончил свою жизнь царевич Александр, не признавший власти России и находившийся в вечной войне с русскими властями. Мечта о политической независимости Грузии никогда не умирала в народе.
Во второй половине 19-го века среди него появились поэты, беллетристы, писатели, художники, проникнутые любовью к родине, и в грузинском обществе постепенно, сильнее и сильнее утверждалось патриотическое течение. Это направление прежде всего проявилось среди грузинского дворянства, всегда отличавшегося особенной любовью к своей родине, исстари стоящего на страже сохранения веры, языка и государственности, и бессчетно пролившего свою кровь для спасения родины от бесчисленных врагов азиатского мираг. Тысячелетиями захлебываясь в этих войнах, Грузия прочно сохранила свою народность и донесла ее до 19-го века, когда на нее нагрянула новая опасность – русификация. Казалось, не было спасения. Но любовь к родине, к своей народности спасли ее от окончательной гибели. Александр Чавчавадзе, Григорий Орбелиани, Акакий Церетели, Рафаил Эристави, Илья Чавчавадзе, Важа Пшавела и целая плеяда наших поэтов, писателей, артистов, а также художников всегда будут светочами, освещающими наше национальное пробуждение. Имена же наших военных героев, Чавчавадзе, Чолокашвили, Амираджиби, Амилахвари, Андроникашвили, Орбелиани и др. всегда будут ярким доказательством военной доблести и внутренней мощи грузинского народа. Народ пробуждался, несмотря на все мероприятия Русского Правительства.
Однако, наряду с этим направлением, появилось движение, которое нельзя не отметить, как чрезвычайно пагубное для Грузинской государственности. Народилась новая интеллигенция. Это была наша молодежь, получившая образование главным образом в русских школах и университетах. Частью, довольно значительной, она находилась под влиянием русской школы, и воспитываясь и обучаясь с русской молодежью, она естественно восприняла от нее те мысли и учения, которыми была пропитана русская интеллигенция середины и второй половины 19-го века. Среди этой молодежи значительная часть заразилась столь привлекательным и заманчивым учением социализма, но русского, с большой дозой интернационализма и нигилизма. Другая ее часть находилась под влиянием наших патриотов писателей, и мысли о пробуждении народа, мысли независимости засели прочно в их умах. В простом народе историческое прошлое не прошло даром и в нем бродили мысли об освобождении и независимости. Несмотря на более чем 100-летнее господство русских властей, ни в обществе, ни в народе не чувствовалась склонность к русской культуре, наоборот, чувствовалась все большая и большая отчужденность от нее, и естественно от ее носителя, от русского народа. Причину надо искать в неправильной политике русского правительства и внутренней силе грузинского народа, веками привыкшего сопротивляться всему чужеземному.
Социалистическая часть интеллигенции, как вышедшая большею частью из рядов простого народа и руководившаяся идеями марксизма, идеями классовой борьбы, была, к сожалению, лучше организована, как находившаяся в рядах российских оппозиционных кругов. Они принимали участие в революционной борьбе и выступали активными деятелями 1905-го года; десятки и сотни их поплатились ссылкой в Сибирь. Не трудно понять, что благодаря их организованности и заманчивым идеям социализма, они пользовались в народе весьма большой популярностью, особенно в Западной Грузии. Когда в Грузии по телеграфу получили известие о революции, власть в Грузии легко перешла в их руки, главные же лидеры их продолжали оставаться в Петрограде и руководили революцией. Принцип единого всероссийского фронта не сходил с их уст, и они продолжали свое дело классовой, и только классовой, борьбы. Надо все же отметить: несмотря на интернациональность их учения и руководивший ими принцип классовой борьбы, в большей части этой группы, в их сердцах далеко не замолк веками вкоренившийся в грузинском народе патриотизм, идея национальной борьбы. Эта идея глухо теплилась в них. Несмотря на это, когда единый, всероссийский социалистический фронт распался под ударами большевиков, они взялись за дело насаждения социализма в своей стране. Как фанатики, их руководители (лидеры) не смогли отрешиться от своих принципов, и они взялись за единение Закавказского государства. Но силой обстоятельств они и здесь потерпели неудачу, после которой обратились к организации Грузинского государства, опять для насаждения социализма.
Что же они встретили в своем народе? Народ между тем постепенно возрождался и давно ждал момента выступить открыто за свое угнетенное право. И час настал. Несмотря на жертвы, которые должны были принести привилегированные классы, несмотря на все стеснения, гонения и даже убийства, которые являлись естественным следствием революции и новых влияний, дворянство, служащие, среди которых главная масса были военные, купечество, промышленники, рабочие, народ, все, все сгруппировались около своих новых вождей. Рабочие шли за своими социалистическими вождями; крестьянство, в котором не заглох патриотизм и в котором бродили идеи независимости, горячо откликнулись на их призыв и, конечно, дворянство, верное своим старым традициям служения народу, а также промышленники и торговый класс, и вся интеллигенция примкнули к ним. Бескорыстность дворянства, исстари известная любовь к родине должна быть уподоблена классическим примерам древней Греции и Рима. Все горели патриотизмом, желанием принести себя в жертву Родине, и все стремились облегчить работу наших новых вождей. В грузинском народе, в общей массе, не имела места классовая вражда. Всех объединяла любовь к Родине. Это была общая идея всего народа, и, несмотря на интернациональность новых веяний, она была могучим двигателем, охватившим все слои, и сделала то, что Грузия представляла маленький островок некоторого правопорядка и спокойствия среди кровавых бушующих волн беспредельного российского моря. Национальная идея охватывала и наших вождей, представителей социализма, но это пришло не сразу и с большой дозой социалистического направления и только для социалистической Грузии. А работа по организации правопорядка при содействии всех, надо сказать, не была сверхчеловеческая. Эти люди из революционного хаоса, когда "бескровная" революция 1917-го года превратилась в море крови и огня, все же создали подобие государства, в котором как будто были ответственное Правительство и Учредительное Собрание, избранное на новых, всеобщих, равных и тайных началах. Равно насаждены были: суд, администрация, самоуправление на демократических же началах. Правительство стало пользоваться как будто всеобщим уважением, и в стране постепенно наступил некоторый правопорядок, но это надо отнести скорее к свойствам народа, исстари расположенного к сохранению правопорядка и государственности. Народ, повторяю, вначале горячо шел заними. Наши вожди были представители социалистических партий, социал-демократы (меньшевики) и социал-федералисты; социал-революционеры не имели почвы в народе. Наряду с этими социалистическими партиями существовала партия национал-демократов. Это основные партии нашего народа. Об ответвлении этих партий или, вернее, об их группах я не буду говорить. Во всем, что касалось защиты родины, национальности, правопорядка, эти партии не раз объединялись и их согласованные действия неоднократно спасали нашу страну от анархии. После столетнего владычества России народ остался верен своим старым вкоренившимся в его кровь заветам и вновь пробудившаяся в нем любовь к Родине и самостоятельности не будет сломлена большевизмом, как не сломили наших праотцев ни Шах-Абазы, ни Ага-Магомет ханы. Грузия, как единица национальная, будет существовать и будет развивать свои богатые природные силы вполне самостоятельно, в своем собственном народном духе. Грузия возродилась, она стала на новую стезю своей жизни, ничто уже не остановит ее естественного развития.
* * *
Относительно вышеназванных партий я должен отметить одно. Партия меньшевиков была преобладающей, они добились того, что 90% состава нашего Учредительного Собрания были меньшевики. Эта доминирующая партия, выросшая и воспитавшаяся на интернациональных идеях, постепенно как бы захватывалась идеями национализма, заражаясь от окружающего ее народа. Войны с окружающими нас народностями лишь способствовали укреплению патриотизма в народе. Характерен один симптоматичный указатель, который я не могу обойти молчанием. В начале революции над бывшим дворцом высшего представителя русской власти на Кавказе, превращенном в дом Учредительного Собрания, развевался красный флаг, этот знак революции и интернационализма. Затем этот флаг был дополнен двумя маленькими национальными флагами, над которыми реял большой красный флаг, и, наконец, эти флаги были заменены одним большим национальным. Эта постепенная смена флагов являлась как бы симптоматичным показателем проникновения наших правящих кругов идеями национализма. Но я не хочу сказать, что правящие круги переродились, далеко нет. Я хочу только отметить, что силою обстоятельств сама жизнь их наводила на правильный путь. Однако они остались с теми же интернациональными идеями и с горечью делали уступки, которых не могли не сделать. Мы увидим их настоящее лицо в их деятельности.
Я должен указать еще на один элемент. Это элемент военный. В жизни каждого государства вооруженные силы имеют громадное значение, а в критические моменты, когда решается его судьба, это значение является преобладающим и армия является вершителем ее судьбы. Так было до сих пор и, я думаю, так будет всегда. Вооруженные силы, армия, есть зеркало души народа, народ в своей вооруженной силе отражает все свои достоинства, все свои недостатки, всю свою культуру, все свое развитие. Это настолько непреложный закон, что по армии, как по термометру, можно всегда сделать верные заключения о степени культурности народа, его мощи и его развитии во всех отраслях жизни. История Греции, Рима и всех новейших государств, так же как и история нашей родины, это ясно и неоспоримо доказывают. Всегда сильная, могущественная армия соответствовала высокому развитию народа, и упадок армии соответственно был показателем и предсказателем грядущего падения государства.
Каков же был материал в Грузии для создания вооруженной силы. Грузия в этом отношении была в чрезвычайно благоприятных условиях; она обладала большим резервом офицеров и солдат, прошедших школу и мирного, и военного времени в рядах Русской Армии. Грузинское офицерство в этих рядах всегда занимало выдающееся положение, и ни одна нация, входящая в состав Русского государства, не дала такого относительно большого процента офицеров, как грузинская. Грузины – народ неизбежно воинственный (вечная война с мусульманами), но с одной особенностью: в нем нет агрессивно-завоевательной жилки, которая обыкновенно сопутствует агрессивным народам; грузины воевали всегда не для завоевания и не для войны, а лишь для защиты своей родины, своей национальности и веры; они никогда не начинали войны с завоевательной целью и овладевали той или другой областью с целью лишь обеспечения своих насущных границ и отличались терпимостью к побежденным. В рядах Русской Армии во время войн грузины офицеры сильно выдвигались, и история войн Кавказских, собственно говоря, есть история сынов Грузии. Кажется, нет ни одной грузинской дворянской фамилии, представители которой не были бы на полях сражений. Наряду с плеядой старых громких фамилий были и со скромными фамилиями. Одно примечательно, грузины офицеры выдвигались на высшие должности лишь во время войны. В мирное же время они обыкновенно кончали свою службу на штаб- и обер-офицерских должностях. Это был, конечно, результат соответствующих мероприятий Русского Правительства. Только война могла заставить нас отличать и нас выдвигать.
В отношении генералов я приведу маленькую статистику, составленную мной в 1919 году. Оказалось, что из числа 25 генералов 23 генерала были награждены Георгиевскими крестами на службе в рядах Русской Армии. Факт примечательный. Вряд ли на каждые 25 русских генералов приходится 23 георгиевских кавалера. О штаб- и обер-офицерах я не говорю. В отношении подготовки по специальностям я должен сказать, что среди офицеров было много генерального штаба, академиков, окончивших артиллерийскую, военно-юридическую и военно-инженерную Академию; были окончившие интендантскую Академию, а также школы воздухоплавательную и военно-технические, как-то: радио, автомобильные, броневые и пр. Часто строевые офицеры также были сильно отличены, как "строевики", как инструктора; некоторые приобрели даже всероссийскую известность как в чисто строевом, так и в отношении стрелковом. Были офицеры кавалеристы, бравшие призы даже за границей, как например, Эристави, Чавчавадзе; неоднократно наши грузины брали призы в фехтовальных залах; по гимнастике мы знаем Берелашвили, взявшего приз в Праге, а один грузин, Ратиани, и сейчас находится в Константинополе руководителем или даже директором американского спортивного общества. Грузинские фамилии пестрели во всех стрелковых и спортивных обществах и на ипподромах; фамилии Чавчавадзе, Андроникашвили, Авалишвили, Нацвалишвили, Чхеидзе, Эристави всегда бросались в глаза при чтении отчетов. И это давала нация, составлявшая едва 2% всего населения Русского государства. Правильная и точная статистика дала бы более поразительные результаты. Что касается солдат, то благодаря воинской повинности мы обладали достаточным запасом обученных. Во время Великой Европейской войны грузин было призвано до 155.000 человек. Надо думать, что 2/3 вернулись умудренные опытом последней войны. Итак, грузинские офицеры и солдаты представляли прекрасный кадр и материал для создания самостоятельной грузинской армии.
При организации нашей армии пришлось тысячи офицеров уволить со службы за неимением штатных мест в нашем маленьком войске и, конечно, можно было отцедить все лучшее, что помогло бы иметь армию наилучшего качества. Остальные образовали бы запас, вполне достаточный при развертывании армии для войны. Итак, наши новые вожди, в критический момент создания государства и вооруженной силы, этой охранительницы и этого стража мирного преуспевания государства, имели более чем нужно.
Грузинский народ весь объединился около них. Любовь к родине, самоотверженье, прекрасный боевой кадр и материал – все было к их услугам. Является вопрос, почему же мы не удержались против большевистской волны, когда другие маленькие государственные образования продолжали существовать. Я не говорю о Польше, хотя на нее навалилась чуть ли не вся Россия; но существует Финляндия, Литва, Латвия, Эстония, наконец, даже Армения не вся завоевана и флаг ее еще держится в Зангезуре. Это относится к 1922 году, когда писались настоящие воспоминания. Все эти образования ни в коем случае не обладали теми благоприятными данными, какими обладали мы. Кроме того, нас отделял от России Кавказский хребет и такого помощника не было ни у Польши, ни у Латвии и Финляндии. В чем же дело?
Одной из самых главных причин, а может быть, и самой главной, нашего поражения большевиками считаю неустройство или, вернее, неправильное устройство вооруженной силы. Организацию вооруженных сил брали на себя наши вожди и не предоставили специалистам. Большевики, как мы знаем, решили этот вопрос иначе; они привлекли к организации войск военных и лишь установили над ними политический надзор. У нас же искали новых путей, новых основ для устройства войск и создали гвардейскую организацию, эту аномалию войска, совершенно не способную вести войну. Забыли, нет не забыли, а не хотели видеть, что добровольно, без дисциплины, этой силы понудительности, редко кто положит свою жизнь даже для блага родины, такова жизнь как жизнь. Большевики поняли это и стали для укрепления дисциплины (силы понудительности) применять такие суровые наказания, которые своей жестокостью превосходили все, что применялось в цивилизованных армиях последних времен и напоминают времена Валленштейна, стереотипной фразой которого при обходе лагеря было: "повесить бестию".
Для того, чтобы читателю было ясно все, я изложу все события, свидетелем которых я был со дня Петроградской революции. Я постараюсь быть объективным, и если будут звучать иногда горькие ноты и даже, быть может, пристрастные суждения, пусть читатель не подумает, что пишу для осуждения. Нет, горечь может и должна проскальзывать, ибо ничего не может быть мучительнее, как уметь сделать, но когда не дают возможности сделать. Нельзя хладнокровно наблюдать за страданием родины, когда глубоко уверен, что этого могло и не быть; трудно воздержаться, чтобы не бросить упрека неумению или нежеланию, когда можно было избавить народ от того ужаса, который он сейчас переживает. Да простит меня читатель, и пусть всегда имеет в виду, что мной руководит лишь любовь к родине и естественная горечь разбитых надежд каждого грузина.
ГЛАВА I
Революция. – Обыск. – Батуми
РЕВОЛЮЦИЯ
Революция меня застала в Тбилиси. Я только что приехал в отпуск с фронта, кажется, 23 или 24 февраля 1917 года. В Тбилиси я не был с декабря 1915 года. Я был в должности начальника штаба 4-ой Кавказской стрелковой дивизии и был в 6-недельном отпуску. Революцию в Тбилиси мы собственно получили по телеграфу, и первые дни ознаменовались лишь общей радостью. В Тбилиси сейчас же образовался, по примеру Петрограда, Совет рабочих и солдатских депутатов. Наряду организовывались союзы и советы: польский, украинский, армянский, грузинский. Социал-демократическая партия сразу захватила фактическую власть. По примеру других образовался союз грузин воинов. Первое собрание его, учредительное, произошло в доме Грузинского Дворянства по инициативе К. Какабадзе и Платона Лежава. Председательствовал Мачабели Естате (военный юрист). Были и офицеры и солдаты. На этом заседании хотели выступить два социал-демократа и, конечно, в солдатской форме, со своей программой, но им не дали говорить и они принуждены были оставить зал. Говорили по-грузински. Я не знал своего родного языка и едва улавливал общий смысл речей. Затем приступили к выборам в комитет. Туда выбрали 15 офицеров и столько же солдат. Хотя я не говорил по-грузински и едва понимал, и должен был скоро уехать на фронт, я все же попал в этот комитет, несмотря на свой протест: не зная языка, я не мог быть активным работником. Начались ежедневные заседания, составлялась программа, намечались пути и пр. Председателем нашего комитета был избран ген. Чивадзе, военный юрист. Мы собрались в здании Грузинского клуба. По прошествии некоторого времени нам, комитету, объявили, что с нами хотят говорить представители социал-демократической партии. Тогда эта партия еще не имела той силы и авторитета, которыми она пользовалась впоследствии. Почему-то общая встреча произошла в здании, кажется, Закавказского банка, в районе Лорис-Меликова улицы. С нашей стороны были ген. Чивадзе, Coco Гедеванишвили и я. Мы собрались в назначенный час. Затем пришли А. И. Чхенкели, Н. В. Рамишвили и Гордезиани; последнего я потом больше никогда не встречал в числе деятелей. Здесь я впервые с ними встретился. Они, по всей вероятности, меня не заметили. Чхенкели со своей обычной мягкостью убеждал нас прекратить нашу деятельность. О доводах я говорить не буду. Наш союз грузин воинов начал приобретать известность, популярность и симпатии. Рамишвили выразился коротко и ясно. Нас просто "распускали", как мешающих делу революции. Чивадзе резонно ответил, что мы, грузины воины, родились из революции так же, как и они, и если они нас распускают, то и мы в свою очередь распускаем их. После этого разговор принял другой характер; правда, ни к какому положительному заключению не пришли, но они просили нас активно не выступать, дабы не повредить общему делу Революции. На этом и разошлись.
Этот комитет и этот союз грузин воинов существовал недолго и постепенно умер. Его председатель ген. Чивадзе оказался вдруг переведенным в Киев. Приказ прибыл из Петрограда. Остальные члены комитета постепенно ушли из комитета, кто на фронт, кто на должности в другие города. Не трудно догадаться, кто был инициатором перевода ген. Чивадзе в Киев. Вскоре после этого я уехал на фронт и в Эрзеруме был опять в местном комитете грузин воинов.
Будучи еще в Тбилиси, я получил от солдат штаба теплую, приветственную телеграмму. По дороге на фронт я заехал в Александрополь в наш запасный полк. Здесь впервые я встретился с полковым комитетом; несколько окунулся в эту жизнь и через несколько дней отправился в штаб дивизии, расположенный в Эрзеруме. Здесь состав штаба и конвой встретили меня с такой теплотой, какой я не ожидал. На другой день я познакомился с дивизионным комитетом и началась моя жизнь с комитетом. Я весь окунулся в среду комитетов и солдат, и все усилия направлял к сохранению порядка и боеспособности. Иногда приходилось проводить среди них целые ночи напролет. Моя работа облегчалась тем, что в этой дивизии я был начальником штаба в течение всей войны, действовали мы всегда счастливо и удачно, и главное, каждый солдат нашей дивизии знал меня лично в лицо. В дивизионном комитете я "заслужил" название "наш полковник" и сидел на их заседаниях, ни одного не пропуская.
Так пробыл я до августа, когда мне предложили 15-й Кавказский Стрелковый полк нашей дивизии. Я мог бы отказаться, тем более что полк был без командира в течение 4–5 месяцев, у них все ослабло и даже армейский комитет называл его большевистским. Я принял предложение и поехал, откровенно говоря, неуверенный, что на другой же день меня не выставят или не арестуют. Все обошлось благополучно. "Корниловщина" прошла у нас без всяких инцидентов.
Между тем в Тбилиси приступили к формированию Грузинского корпуса. Одновременно формировали Армянский и Русский корпуса, Греческую дивизию и Мусульманский корпус. В Грузинском корпусе мне предложили должность командира бригады в 3-й дивизии. Я, конечно, согласился и ответил, что в грузинском войске готов командовать даже батальоном.
Здесь не могу не отметить следующего факта. Грузины-офицеры моего полка, возвращавшиеся из Тбилиси, мне говорили, что меня вызывают на формирование Грузинского корпуса. Время проходило, а меня не вызывали. Спросил по аппарату Шатилова, бывшего в штабе Кавказского фронта. Он сказал, что скажет начальнику штаба Грузинского корпуса капитану Иосифу Гедеванишвили. Время проходило, а меня не вызывали. После нескольких моих разговоров с Шатиловым последний, видя, что что-то происходит неладное, прислал телеграмму от Главнокомандующего о моем вызове на формирование Грузинского корпуса, и 7-го декабря 1917-го года я прибыл в Тбилиси. Командиром корпуса был назначен полковник Ахметели, а к нему начальником штаба капитан Иосиф Гедеванишвили. В корпусе было 3 дивизии: одной командовал ген. Артмеладзе, другой подполк. Каргаретели и третьей ген. Арджеванидзе. Назначение подп. Каргаретели начальником дивизии было первой ошибкой, допущенной теми, от которых зависели эти назначения. И главная ошибка была в том, что они вмешивались непосредственно в военные назначения. Конечно, не понимая сути военного дела, нетрудно в нем ошибиться: и вот на высокие должности были назначены люди, не готовые к исполнению своих обязанностей. Не буду указывать лиц, суть не в лицах, а в причинах, повлекших такие несообразности. Здесь я впервые встретился с этим явлением. Власть имущие назначали на должности людей, которым верили не в смысле их годности и соответствия должности, а в смысле их вероятного сочувствия революции. Назначение полк. Ахметели, у которого брат был одним из главных лидеров социал-демократической партии, и его начальником штаба кап. Гедеванишвили, социал-федералиста, собственно было разделение военной власти между социал-демократической и социал-федералистической партиями. Иначе говоря, не польза дела важна, а что-то другое, а это другое было обеспечение утверждения социализма. Плоды такого отношения быстро сказались. Из нашего формирования ничего не вышло – корпус не сформировался. Могут сказать, что тогда такое время было, что нельзя было ничего сформировать, возможно да, возможно нет – это вопрос во всяком случае спорный, ибо Армянский корпус все же как-никак сформировался. Все же этим мотивом нельзя оправдать основной ошибки, а именно вмешательство наших вождей не в свою компетенцию.
В январе месяце генерал Пржевальский ушел с должности Главнокомандующего Кавказским фронтом и на его место автоматически вступил начальник его штаба ген. Лебединский, место которого, также автоматически, занял ген. Левандовский. Должность Левандовского, именно Генерал-Квартирмейстера, занял полковник Шатилов, а должность последнего, а именно помощника Генерал-Квартирмейстера, стала свободной. Из всех офицеров Генерального штаба я был, кажется, единственным кандидатом на эту должность. Надо иметь в виду, что связь с Россией была уже порвана. Из наличного же числа офицеров Генерального штаба, которые уже командовали полками, не было никого старше меня. Были некоторые, но они были старше и Левандовского и, главное, Шатилова. Мне предложили это место. Я спросил свое начальство, оно нашло, что по мнению Нац. Груз. Совета необходимо иметь в штабе грузина, и я принял эту должность. Это было 11 января 1918 года. Это был период, когда возбуждалась масса вопросов. И вот заседания следовали за заседаниями.
Однажды я был вызван на заседание (на Фрейлинскую улицу) под председательством Председателя военной секции Национального Собрания Н. В. Рамишвили. Дебатировался вопрос: "Быть или не быть в грузинских войсках комитетам, учрежденным Временным Правительством в Русских войсках". Из не военных были только сам Рамишвили и военный чиновник, некто Пагава, кажется, даже он был членом военной секции. Военных было человек 8–10. Мне пришлось сказать длинную речь против этих комитетов. Высказывались вообще мало. Председатель Н. Рамишвили склонялся к установлению комитетов. Перешли к голосованию. "Кто против комитетов", – спросил хитро Рамишвили. Моя рука взвилась вверх. „Вы один?" – с иронией спросил Рамишвили. "Да один, и не беспокоюсь", – возразил я. Несмотря на это постановление, сама жизнь продиктовала, и в грузинских войсках комитеты не были введены. Они появились было в одном или в двух полках и после 1-го марта 1918 года были уничтожены.
Между тем в январе хлынула волна отходящих с фронта русских войск. Разыгрались Шамхорские события. Местные татары атаковали эшелоны уходящих войск, разгромили их в Шамхорах. Говорили, что татарами руководил князь Ленка Магалашвили. После этого войска стали уходить с фронта организованно, дабы не испытать участи разгромленных эшелонов. Одновременно повисла угроза над Тбилиси. Эшелоны, боясь идти через Елисаветполь, требовали пропуска через Тбилиси на Батуми и угрожали силой. Надо было уговорить эти дикие толпы идти через Елисаветполь и обеспечить им свободный проезд. Эта работа выпала на долю наших вождей, и они ее исполнили весьма успешно. Был разобран путь от Соганлуга на Тбилиси, были выдвинуты для обороны Тбилиси вооруженные силы, которые тогда представляли лишь слезы, выдвинули и артиллерию. Говорят, Рамишвили пришлось ехать на паровозе в голове эшелонов; эти толпы не хотели иначе ехать, боясь нападения татар.
* * *
Между тем, в декабре 1917-го года случилось одно событие. В Тбилиси из рабочих организовалась Красная Гвардия для борьбы с контрреволюционными силами и для сохранения правопорядка в городе. Тбилиси в это время представлял очаг самых разнообразных течений, разнородность населения, отсутствие твердой власти; всеобщая разруха и угроза отходящей с фронта армии особенно обостряли положение. 12-го декабря Тбилисский арсенал был взят Красной Гвардией и армейскими частями; но последнего обстоятельства, участия армейской части, в широкой публике не знали. Во всяком случае говорили и восхваляли лишь Гвардию. Надо отметить, что арсенал никем не защищался, его взяли без выстрела. С этого дня Красная Гвардия стала утверждаться и день 12-го декабря стал днем праздника Гвардии, всегда празднуемого с особым торжеством, по подобию взятия Бастилии. Этот день так всегда подчеркивался, что в 1918-м году, когда начались боевые действия с армянами, Гвардия выступила на поле брани лишь после празднования своего праздника, несмотря на то, что действия начались 7-го или 8-го декабря, не помню точно. Под выстрелы в Санаинском ущельи над Тбилиси развевались праздничные флаги и реяли аэропланы, и, конечно, души погибших в Санаити бойцов с удивлением глядели на парадирование по Головинскому проспекту гвардейских частей.
Как я выше указал, Грузинский корпус не устраивался. В полках вспыхивали беспорядки, власть не признавалась. В полку, расположенном в Тбилиси, в саперных казармах, на митинге (уговаривали сдать винтовки перед уходом в запас) чуть не произвели насилия над выступавшим там А. И. Чхенкели. Исполнительный комитет Грузинского Национального Совета решил устроить собрание офицеров с целью осветить организационный вопрос и выработать организацию войск. Это было приятным удивлением для офицеров. Я не сочувствовал такому способу разрешения вопроса, но широкие и длинные обсуждения тогда бьши особенно в моде. Это признавалось необходимым, как неоспоримый закон. Собрались в доме дворянства на Фрейлинской улице. Заседание открыл вступительной речью А. И. Чхенкели. После прений решено было избрать для разрешения этого вопроса комиссию под председательством ген. В. Д. Габашвили. В комиссию избрали между другими подполковника Каргаретели, Котэ Абхази, ген. Гедеванишвили, ген. Бенаеви, полковника Г. Кавтарадзе, были и другие, сейчас не вспомню. Попал туда и я. Начались ежедневные заседания. Заседания посещались довольно исправно. Затем одному из членов, полк. Кавтарадзе, было поручено составить доклад. Доклад не удовлетворил комиссию. Поручили составить доклад мне. По одобрении комиссией этот доклад был внесен на утверждение общего собрания офицеров, а затем должен был быть доложен исполнительному комитету Национального Совета. Представителями для доклада были избраны ген. Габашвили и я. На общем собрании доклад был одобрен при шумных овациях, а затем в тот же вечер я доложил его исполнительному комитету. На этом докладе несколько остановлюсь.
Председательствовал А. И. Чхенкели. Присутствовали: И. В. Рамишвили, Гр. Вешапели, Ник. Карцивадзе, К. Гварджеладзе, Ев. Гегечкори, кап. Иосиф Гедеванишвили и многие другие представители правящей партии. Я доложил. Начались возражения. Все они сводились к тому, что в армии должны быть комитеты и что там должна быть разрешена партийная пропаганда. Между другими горячо стоял за это капитан Иосиф Гедеванишвили. После всех возражений мне пришлось говорить. Сейчас всего не помню, что пришлось говорить в защиту наших положений. Помню возражение или, вернее, форму возражения И. В. Рамишвили. Взяв в руки письменный доклад и перелистывая его, он сказал: "Здесь все больше старое и очень мало нового". Спрашивается, знал ли он старое. Отвечая на все возражения по порядку, на это пришлось ответить: "Затрудняюсь что-либо ответить, так как оно для меня очень удивительно, скажу только, что, если топоры раньше делали из железа, это'не значит, что по-новому теперь надо делать их из папье-маше". Этот доклад заканчивался моим вопросом, действительно ли есть желание создать армию; если есть, то войско создастся, если же нет, то нечего и огород городить. Заканчивая свои возражения, я еще раз повторил эту мысль в следующих выражениях: "Если вы, работая из подполья, сумели разрушить Российскую империю, теперь вам никто не помешает, становитесь на столы и агитируйте за армию и армия будет. В противном случае нечего тратить время на составление проектов". Думаю, что я еще тогда угадал, что они не были сторонниками армии, как вооруженной силы, тем более что и сейчас некоторые из них не стесняются открыто заявлять, что армию и вообще милитаризм надо в корне уничтожить. В конце концов решено было еще собраться и доклад вновь обсудить в этом же комитете, но в присутствии Ноя Жордания. Разошлись. Не помню хорошо, чуть ли не на следующий день, во всяком случае до вторичного доклада, нас, несколько человек, в числе которых были, как помню, ген. Цулукидзе и ген. Мазниашвили и др. Пользуясь случайной встречей, неожиданно нас собрал Дата Вачнадзе, член Национального Совета. Он объявил нам, что исполнительный комитет решил сменить командира корпуса и его начальника штаба, и что нам надлежит сейчас же представить список кандидатов. Было указано, чтобы в список было внесено 10 кандидатов и чтобы там поместить указанных лиц по номерам, по их соответствию. На этом маленьком заседании я заявил и меня поддержали остальные, что будет представлен лишь один кандидат на командира корпуса, который и изберет себе начальника штаба, что таковым является лишь ген. В. Д. Габашвили и что никаких других фамилий не будет дано. Что если ген. Габашвили не будет назначен, то пусть назначат кого угодно, хоть с улицы. Так и сделали.
На вторичном докладе нашего проекта реорганизации грузинских войск председательствовал Н. Н. Жордания. Присутствовали те же. В общем собрание было более многолюдным. Присутствовал и Карло Чхеидзе. Тут же выяснилось, что после доклада приступят к выбору командира корпуса. На этом заседании я впервые встретился с Н. Н. Жордания. Для характеристики Н. Жордания и вообще насколько серьезно относились лидеры, наши вожди, к делу организации армии, приведу следующее. Н. Жордания, пока я начал доклад, сказал мне: "Докладывайте покороче и поскорее". Произошло мое первое ему, может быть, резкое возражение. "Я буду докладывать", – отвечал я, – "или все, или ничего". Мне казалось, что глава главенствующей партии, председатель Грузинского Национального Совета, должен был бы отнестись к вопросу более внимательно, тем более что на первом докладе было решено его повторить для Н. Жордания. Он произвел на меня в общем благоприятное впечатление. При его содействии доклад был быстро утвержден. Но он был утвержден условно. "Действуйте по этому докладу, но мы, может быть, впоследствии найдем что-либо изменить". С этой манерой решать подчас весьма важные вопросы мне потом пришлось встречаться неоднократно или, вернее, почти всегда. Н. Жордания стоял на нашей офицерской точке зрения в отношении комитетов и партийности в армии, и даже дословно выразился, "какие теперь могут быть комитеты, когда враг у нас уже на границе". (В это время турки начали свое наступление и угрожали уже нашим границам.) По-видимому, этот его взгляд был настолько несоответствующим их исповеданию веры, что Н. В. Рамишвили, очень разгоряченный, вскочив, сказал ему: "Ной, я не узнаю тебя сегодня". Должен отметить, что условно утвержденный доклад остался гласом вопиющего, и он не только не был проведен в жизнь, но в тот же вечер был нарушен один из его основных принципов.
После этого приступили к обсуждению вопроса о командире корпуса. На обсуждение пригласили нас, тех, которые участвовали на заседании с Дата Вачнадзе, когда нам было предложено представить список кандидатов. Наши вожди не соглашались на кандидатуру Габашвили и просили другого; мы настаивали и категорически отказались назвать следующего кандидата. На этом заседании мне пришлось еще раз возразить Н. Рамишвили в его же тоне и духе. "Известно ли вам, что ген. Габашвили по постановлению демократических организаций был отставлен от должности коменданта Тбилиси как не соответствующий", – сказал он. Ген. Габашвили был комендантом города Тбилиси, революция застала его на этом посту. Он был удален с него по желанию тбилисского исполнительного комитета с-р и с-д. Я ответил: "А известно ли вам, что демократические силы в лице караульного батальона при прощании с ген. Габашвили качали его и с криками и овациями на руках посадили его в автомобиль".
Это был факт, которого я был случайным свидетелем. Не могу не отметить следующего. А. И. Чхенкели, по-видимому, поддерживая кандидатуру Габашвили, выразился, что он еще не помнит, чтобы хоть один выбор, сделанный демократическими организациями, был удачен. После дебатов исполнительный комитет удалился для избрания. Избран был ген. Габашвили, который перед тем, после доклада нашего проекта организации войск, уехал домой. Отправились за ген. Габашвили, чтобы пригласить его в исполнительный комитет Национального Совета. В числе других был Дата Вачнадзе и я. Здесь, у него на квартире, ему объявили просьбу пожаловать на заседание. Он меня тут же предупредил, что он меня наметил в начальники штаба. Я очень просил его этого ни в коем случае не делать и эту просьбу несколько раз повторил по дороге и в здании Национального Собрания. Я очень боялся, чтобы мое горячее участие в деле составления проекта организации войск и назначения ген. Габашвили не было бы истолковано моим желанием сесть на место начальника штаба грузинских войск. Ген. Габашвили даже выражался, что без этого условия не примет этой должности. Я всячески его разубеждал. Я держался того взгляда, что в это полное разрухи время, когда так сказать у всех разыгрались аппетиты на высшие, чем им по существу полагается, должности; когда чуть не каждый, видя подполковника Каргаретели начальником дивизии, кап. Гедеванишвили, уже 12–15 лет удаленного по суду со службы, начальником штаба корпуса, мечтал также получить должность не по заслугам, а в силу революционных выдвижений. Только назначение самого старшего генерала, боевого, с громадным служебным и жизненным опытом авторитетно заставит заглушить инстинкты авантюристов революции. Веря в его твердость, я полагал, что ген. Габашвили сумеет поставить на свое место офицерство, уже начавшее разбалтываться.
Как потом выяснилось, он все же предложил меня в начальники штаба, но моя кандидатура была категорически отклонена. Я был очень рад. Утверждаю, что, если бы мне предложили тогда эту должность, я бы решительно отверг ее, как отвергал и в следующие разы неприемлемые для меня должности. Еще в январе того же 1918 года мой большой друг и приятель /из/ генерального штаба Драценко был назначен командиром Русского корпуса и очень настойчиво просил меня принять в Русском корпусе дивизию. Я не согласился. Карьера никогда меня не увлекала, и я поехал в Академию, в эту фабрику карьер, лишь на 14-ом году офицерской службы, испытав уже Русско-Японскую войну, и притом совершенно случайно.
Так или иначе командиром корпуса был назначен ген. Габашвили, а начальником штаба подп. Закариадзе, который в это время состоял секретарем военной секции Национального Совета. На его месте я бы отклонил это предложение. Слишком много знания, опыта, самостоятельности необходимы были для занятия такой ответственной должности, да еще в такое время. Гораздо целесообразнее тогда было бы назначение на эту должность ген. А. Гедеванишвили, хотя офицера и не генерального штаба, но прошедшего Академию и обладавшего большим служебным и боевым опытом.
ОБЫСК
Отмечу теперь очень характерный случай, происшедший со мной, как иллюстрацию тогдашних обычаев. 25-го января вечером я с женой был у своего приятеля, офицера генерального штаба полковника Якубовского. Вдруг хозяин отзывает меня в сторону и объявляет, что у меня – передали по телефону – на квартире производится обыск. Я сейчас же поехал домой. Путь был долгий, надо было ехать с Черкезовской на Саперную улицу. Когда я приехал, то производивших обыск уже не оказалось. Обыск был произведен по приказанию Совета солдатских и рабочих депутатов, председателем которого был Н. Н. Жордания. Производил некто Нижерадзе, так до сих пор я с ним и не познакомился. У меня взяли коллекцию ружей; некоторые были мною взяты на полях сражений в Японскую и последнюю войны. Был один карабин – боевой подарок. Очень тщательно искали патроны. Их, конечно, у меня не было. Ружья лежали сложенные в открытом ящике в гостиной, под роялем, и на вопрос, обращенный к одной из моих сестер, где квартира полк. Квинитадзе и есть ли оружие, она прямо привела и показала. Она просила подождать до моего приезда. Конечно, было отказано. Вообще же, обыскивающий, главный, считал, по-видимому, необходимым быть возможно грубее. Сестра говорила, что трудно было с ним разговаривать. Тщательность же обыска доходила до того, что они искали патроны в детской среди игрушек и в урыльниках. На эту грубость я ответил подачей в отставку. Я считал недопустимым обыск у офицера, занимающего пост помощника Генерал-Квартирмейстера штаба фронта. Особенно обидно было, что обыск произвели у меня, грузина-офицера, грузины же. Рапорт был отправлен по команде, кажется, Е. П. Гегечкори. Ответа, несмотря на повторения, нельзя было добиться. Должен отметить, что из всего состава штаба Главнокомандующего обыск был произведен только у меня.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ВОЙНЫ С ТУРЦИЕЙ
В это время власть на Кавказе принадлежала Закавказскому комиссариату, а во главе Кавказского фронта стоял ген. Лебединский, в штабе которого я продолжал служить. Турки шли церемониальным маршем, не встречая сопротивления, через Эрзинджан и Эрзерум, и вдоль Черноморского побережья. Генерал Лебединский отправился на фронт в Карс, куда турки уже подошли. Он выехал дальше и у Ново-Селима присутствовал на поле сражения. Его сопровождали генерал Корганов и я. Возвращаясь назад, я сказал Лебединскому, что армянские войска не только не выиграют Ново-Селимского боя, но отдадут и Карс. Перед этим ген. Лебединский дважды ездил в Батуми, где комендантом был ген. Кутателадзе. После первого приезда по докладу ген. Лебединского в Батуми был командирован комендантом крепости ген. А. Гедеванишвили. Я поддерживал эту кандидатуру. Потом решили послать туда еще ген. Мдивани. Я очень протестовал перед ген. Лебединским о таком, каком-то странном создании двоевластия, но назначение состоялось. В Батуми по приказанию ген. Лебединского стали лихорадочно готовиться к осаде и сумели приготовить к действию до 70-ти крепостных орудий. Во второй раз ген. Лебединский поехал туда совместно с Е. П. Гегечкори, тогдашним военным комиссаром. Мы объезжали форты. Гора Эрдэ была уже в руках турок. Ее отдал без боя, кажется, 4-й полк. Были на форте Анарии. Комендант этого форта, штабс-капитан Шавгулидзе, украшенный георгиевским крестом, указывал на отсутствие дисциплины, вследствие чего он не рассчитывал на удержание этого укрепления. Укрепления же были очень хорошие, каждый стрелок был со всех сторон прикрыт бетоном и стрелял через бойницу; были также искусственные препятствия, ходы сообщения, пулеметные бетонированные гнезда.
Е. П. Гегечкори, уходя с форта, сказал этому бравому георгиевскому кавалеру: "Этот форт вы можете отдать лишь с вашей смертью". "Слушаюсь", – скромно ответил этот герой. И он это исполнил. Он сумел во время боя удержать человек около 50-ти около себя и вместе с ними погиб. Мне до боли жаль этого офицера, так бесцельно погибшего. Он был добросовестен и предан родине и долгу, и пал смертью героя.
Отъезжая с форта, Е. П. Гегечкори спросил меня, неужели такие укрепления отдадут. "Дисциплины нет, отдадут", – уверенно ответил я. На всех фортах жаловались на отсутствие дисциплины, на дезертирство, на невозможность держать солдат в повиновении. Я не вдаюсь в причины, повлекшие это явление. Причины были те же, которые развалили сначала русскую армию, а затем армии тех стран, где произошла революция. Исследование этих причин не имеет отношения к тому, что я описываю.
Затем приехали к тому полку, который бросил гору Эрде. Здесь Е. П. Гегечкори обратился к ним со смелыми упреками и укорял в неверности своему долгу, своему отечеству. Я даже беспокоился за возможность какого-либо дикого инцидента. Выступил один из толпы и сказал в длинной речи, что у них на Эрде не было патронов, телефонов, пулеметов, даже офицеров, и, фарисейски ударяя рукой в грудь, закончил, что они принуждены были отдать врагу "стену Батуми". Ясно, что солдат, простой рядовой, сознавал важность значения отданной без боя позиции.
БАТУМИ
Батуми в 1918 году пал, если не ошибаюсь, 1-го апреля. Он был сначала окружен с юга и с востока. С севера и частью с северо-востока сообщение с крепостью было свободно, а также и морем. Местное начальство настаивало на увеличении гарнизона, число которого уже достигло 12.000 штыков. Согласно положению о крепости, это количество было чрезмерно для этой крепости. Встал вопрос о выручке кр. Батуми. Местное начальство продолжало настойчиво просить увеличения гарнизона. Главнокомандующий ген. Лебединский и военный комиссар Е. П. Гегечкори в это время находились в Самтреди. Я протестовал перед ген. Лебединским о дальнейшем увеличении гарнизона и предложил Главнокомандующему, что крепость надо спасать не изнутри, увеличением и без того громадного гарнизона, а снаружи путем сосредоточения резерва в районе Чаквы и оттуда атакой во фланг туркам с севера. Ген. Лебединский согласился со мной, доложил Е. П. Гегечкори и тот с ним согласился. Решили из подходивших подкреплений (это все были добровольческие отряды) образовать группу, высадить ее у Чаквы и оттуда ударить во фла нг туркам; всего рассчитывали набрать до 3000 человек. С тем и приступили к деятельнейшему действию. Вдруг узнают, что около 600 человек добровольцев, старых солдат, собравшихся в Самтреди и которые по моим расчетам должны были образовать ядро нашего будущего Чаквинского отряда, двинуты в Батуми по требованию крепостного начальства. Я бросился к Лебединскому, он сказал, что это сделано по приказанию Е. П. Гегечкори и по настойчивому требованию Батумского начальства. Эшелон уже ушел, и мой голос оказался гласом вопиющего в пустыне. Через некоторое время, проходя по платформе, увидел, как один эшелон с горной батареей готовился к отправлению в Батуми. Я опять бросился к Лебединскому, он мой товарищ по кадетскому корпусу, который вновь сослался на Гегечкори, бывшего тут же в вагоне. Я стал горячо протестовать, указывая, что в крепости совершенно не нужна эта артиллерия, так как она есть принадлежность армии для полевых действий, а не для действий в крепости, что гарнизон должен обслуживаться крепостной артиллерией, что, кроме того, в крепости уже есть одна горная батарея капитана Цагурия, и что наша Чаквинская группа, решающая дело обороны крепости, останется как раз без горной батареи, столь необходимой в этой местности; что он, ген. Лебединский, есть Главнокомандующий и ответствен за общее руководство, и должен взять на себя ответственность исправлять ошибки подчиненных и, как результат всего, не давать горной батареи в Батуми. Гегечкори присутствовал при этом моем докладе. Результат моего горячего доклада оказался благоприятным, и батарея осталась в Самтреди, благодаря чему мы спасли личный ее состав от плена и пушки не попали в руки противника.
Я все время указывал, что крепость должна быть спасена действиями снаружи, что нельзя позволить туркам окружить Батуми полностью, и что в последнем случае, ввиду отсутствия в войсках дисциплины, а следовательно и боеспособности, гарнизон обречен на сдачу, ибо не окажет сопротивления. Пользуясь этим случаем, я сказал Е. П. Гегечкори, что он Военный Министр и должен блюсти прежде всего интересы общего характера и не поддаваться требованиям того или другого частного начальника, и что он в данном случае из Военного Министра превратился в батумского коменданта.
Чаквинскую группу не удалось собрать. Обещанные люди из Чиатури, Тквибули так и не пришли или же пришли в незначительном количестве; наши вожди все время обещали, что вот-вот сегодня или завтра подойдут сотни и тысячи.
В Батуми тотчас же передали, что здесь в Самтреди, в штабе, выработали план выручки Батуми. Оттуда ответили, что у них также выработали план выручки и что просят съехаться в Натанеби для общего обсуждения. Съехались. Из Батуми приехали ген. Мдивани и Рамишвили. Они представили план, сущность которого сводилась к образованию группы войск и сосредоточению ее у Борцхана, откуда эта группа должна была атаковать турок. Атака выходила фронтальная. Я доложил план штаба Главнокомандующего, утвержденный последним. Батумцы быстро согласились на этот план и решили приступить к его исполнению. Исполнить не удалось, ибо не удалось к сроку собрать войска (добровольцев), и Батуми пал при первой же атаке турок. У турок действовало 6 горных пушек против наших 70 крепостных, а количество войск их было значительно меньше нашего гарнизона, всего около 3000 штыков.
Вспоминается один инцидент из Батумской эпопеи, характерный по своим чертам. Еще до подхода турок, при объезде фортов, мы проехали на юг от Чороха по дороге на Трапезунд. Здесь, за линией фортов, на одной из возвышенностей левого берега Чороха остановились для осмотра местности. Рамишвили высказал Лебединскому (без меня) взгляд о необходимости поставить здесь артиллерию для обстрела небольшой береговой площади в расстоянии 1–2 верст от возвышенности, на которой мы стояли. Лебединский вполне резонно ему ответил, что это дело того местного начальника, который будет здесь распоряжаться. По-видимому, не доверяя ему, Рамишвили обратился через некоторое время с тем же ко мне. Я ответил, что специально для обстрела этой площадки не стоит ставить артиллерию, что у артиллерии этого участка, вероятно, будут более важные задачи, что наконец это дело того начальника, который будет здесь распоряжаться, и что, во всяком случае, ставить именно здесь пушки невыгодно, так как с соседней возвышенности, шагах в 500–600, прислуга этих орудий может быть легко перебита ружейным огнем. Он возразил, что надо эту гору укрепить. Я ему возразил, что если мы взберемся на ту гору, которую он предлагает укрепить, то увидим, что над ней будет командовать следующая, и что так будет до самого Трапезунда. Итак, наши вожди вмешивались в военное дело уже на поле сражения, включительно до выбора места для орудий, что по нашим порядкам составляет компетенцию командира батареи.
* * *
Одновременно с описываемыми событиями шли переговоры делегаций Закавказского Комиссариата с Турцией в Трапезунде. Турки требовали исполнения Бреет-Литовского договора, подписанного представителями большевистской власти России. Во время этих переговоров турки продолжали военные действия. В этой делегации принимал участие в качестве представителя от штаба Главнокомандующего начальник штаба ген. Левандовский. Переговоры ни к чему не привели. Делегация вернулась.
Затем, если память мне не изменяет, 10-го или 11-го апреля была объявлена Закавказская республика, и эта республика оказалась фактически в состоянии войны с Турцией, которая продолжала продвижение своих войск. Образован был Сейм, в состав которого вошли представители будущих Грузии, Армении и Азербайджана. Велись переговоры и с Германией, у которой искали защиты от агрессивных стремлений Турции. Между тем крепость Карс пришлось очистить и в этом армянские представители в Правительстве обвинили ген. Одишелидзе, тогдашнего помощника военного комиссара Гегечкори. Несомненно, Карс пал бы так же, как и Батуми, потому что там сложилась обстановка, подобная батумской.
Затем в конце апреля был образован кабинет под председательством А. И. Чхенкели. Портфель Военного Министра был вручен Г. Т. Георгадзе, который пригласил меня на пост помощника Военного Министра.
Теперь подведу некоторые итоги. Я раньше указал в общих чертах на ту работу, которая выпала на долю вождей нашего народа; указал, чего они достигли, но не останавливался подробно на их деятельности в отрасли внешнеполитической, военной, финансовой, экономической, внутренней и пр. История отметит и укажет, чего они могли достичь и чего достигли, какие сделали ошибки и каковы их заслуги во всех отраслях государственной жизни вообще и в каждой в отдельности. Я отмечу их деятельность как в устройстве вооруженных сил, так и вообще в военном отношении. В этом отношении выяснились следующие особенности. Отношение к корпусу офицеров: офицерам совершенно не доверяли. Почему? Это доказывается требованием роспуска союза грузин-воинов. Несмотря на то, что он был внепартийным, между тем как союзы рабочих, профессиональные, кооперативы и пр., поощрялись. Офицер сразу потерял в их глазах присущее ему значение; он оказался совершенно бесправным и, несмотря на его высокое призвание положить жизнь за родину, он не ставился на одном уровне даже с обыкновенным рабочим. Его авторитет в глазах солдат нескончаемо подрывался. Приходилось наблюдать грубо производимые обыски и аресты. Недоверие вообще к офицерскому составу вызвало доверие лишь именно к тем, кто состоял в партии или за которых та или другая социалистическая партия или организация ручалась. При этом совершенно не считались с качествами назначаемого, его опытом и знаниями: назначения полк. Ахметели, подп. Каргаретели, кап. Гедеванишвили, подп. Закариадзе и др. Недоверие к офицерам вызвало принятие тех мер, которые соответствовали духу социалистической программы. Затем, с одной стороны, по-видимому, сознавалось, что войско должны устраивать военные (собрание офицеров, комиссия по организации войска, назначение нового командира корпуса ген. Габашвили), а с другой стороны, военным не представлялось проявить деятельность. Назначив ген. Габашвили командиром корпуса по настоянию офицеров и утвердив проект организации вооруженных сил, они в то же время назначили подп. Закариадзе к нему начальником штаба, чем нарушили только что утвержденный проект, по которому подобное назначение не могло быть допущено.
Итак офицерству, главным образом высшему командному составу, продолжали не доверять даже после утверждения проекта реорганизации войск. Так, хотели ввести в войска комитеты и допустить в армии политическую агитацию, что, конечно, было вопреки здравому смыслу и делалось, очевидно, под влиянием их узкого доктринерства. Пользуясь властью, они уничтожили единство доктрины, чувства товарищества и солидарности среди офицеров. И этим возбудили среди них личные интересы; от этого расшатывался дух корпуса офицеров, дисциплина падала, нарождались интриги, доносы. Напротив, следовало офицеров организовать путем привития высшему офицерскому составу единства доктрины и поднятия их авторитетности. Единства доктрины можно было достичь предоставлением старшему офицерству функций по решению вопросов устройства вооруженных сил, их воспитания, обучения и пр. Во главе же всего военного дела поставить военного, ответственного за военное дело. Несомненно, правящим надо было отказаться от протекционизма, от назначения на должности "своих людей", от вмешательства в назначения командного состава и пр.
Должен отметить отсутствие у вождей желания создать армию. В одно и то же время формировались армянские и наши части, а также и Русский корпус. Грузинский и Русский корпуса, в устройстве которых довлеющее положение занимали социалисты, не сформировались, а Армянский корпус, где этого явления не было, сформировался. Вожди боялись организовать силу, которая могла бы не подчиниться их социалистическим стремлениям; они желали распоряжаться ею как личной политической силой. Доказательством этому служит их желание допустить партийность в войсках. Когда жизненно это не прошло, обратились к другому способу и создали свою личную силу, Гвардию, детище социал-демократической партии. Невежественный взгляд революционных вождей, что вооруженную силу можно создать путем сбора солдат и офицеров, вследствие чего во время войны формировалась масса отдельных волонтерских отрядов. Пример: в гарнизон Батуми входила масса отрядов, организованных именно по этому способу. Так же в Армяно-Грузинскую войну и в Ахалцихских событиях.
Теперь отмечу случай, характеризующий солидарность старших офицеров штаба Главнокомандующего и личность Главнокомандующего, ген. Лебединского. У Лебединского часто бывали неприятные разговоры с В. Комиссаром Гегечкори по поводу текущих дел. Бывали трения с Советом рабочих и солдатских депутатов и с другими революционными учреждениями. За всем приходилось обращаться к Гегечкори, как к Комиссару по военным делам. Говорят, во время одного из таких разговоров ген. Лебединскому сделалось дурно и Е. П. Гегечкори отливал его водой. Штаб поддерживал ген. Лебединского, как Главнокомандующего, хотя мы все, т. е. полк. Левандовский, полк. Корганов, полк. Шатилов и я, относились к его личности не всегда благоприятно, во многом мы его осуждали.
Однажды он вернулся от Гегечкори и объявил нам, что он подает в отставку. Мы все поддержали его и все подали в отставку: ген. Лебединский в своем рапорте просил заместить себя и назначил 3-дневный срок, как ультиматум. Конечно, мы не получили никакого ответа. Истекли три дня. Мы все вместе просили ген. Лебединского добиться ответа в тот же день – это был третий день. "Итак", – добавил я со смехом, – "завтра 4-й день, и мы уже не приходим на службу". "Нет", – ответил Лебединский, – "мы не можем бросить посты, мы должны остаться, пока нас не сменят". "Так зачем же было ставить ультимативный срок", – заметил я. Разговор продолжался в том же приподнято-шутливом тоне. Лебединский и я – товарищи по кадетскому корпусу. Я ушел затем по своему делу, а спустя некоторое время Лебединский, когда мне по делу пришлось войти в его кабинет, сказал мне, что он говорил по телефону с Гегечкори, который настаивал на временном оставлении нас всех на должностях и выражал удивление, что как мы, дисциплинированные люди, можем бросить должности, не подождав заместителей. "Я ему ответил", – сказал Лебединский, – "что, напротив, мы не покинем своих должностей до смены и что один из офицеров штаба даже настаивал на том, чтобы с завтрашнего дня не приходить на службу, но что я это воспретил". "Кто этот недисциплинированный офицер?" – спросил Гегечкори. "Это полковник Квинитадзе, ответил я", – сказал Лебединский. Я посмотрел на него и молча вышел из кабинета...
Г Л А В А II
ЗАКАВКАЗСКАЯ РЕСПУБЛИКА
Когда образовалась Закавказская республика, новый Военный Министр Г. Т. Георгадзе просил меня быть его помощником вместо ген. Одишелидзе, ухода которого из кабинета потребовали армяне, входившие в состав Правительства. На это предложение я ответил отказом и указал, что я не считаю себя достаточно в силах справиться с этой должностью и что, наверное, есть личности, более меня знающие и более меня авторитетные. Георгадзе сказал, что он перебрал всех и что выбор его остановился на мне, и что для Родины я должен сделать все, что могу, и т. д. Тут же он сказал, что мне будет предоставлена полная власть сделать в Военном Ведомстве все, как нахожу лучшим, что самостоятельно могу организовать армию, что я могу делать какие угодно назначения и т. д.
Я стоял на своем отказе. После долгих и настойчивых просьб я, чтобы закончить разговор, обратился к нему с просьбой перебрать еще раз всех наших начальников внимательно, посоветоваться с кем-нибудь, и что вообще назначение меня, сравнительно с другими молодого, на самый высокий военный пост должно быть взвешено как следует, дабы не повредить делу. На этом расстались.
Через несколько дней меня вновь вызвали к нему, и он повторил свое приглашение, говоря, что после советов со многими он окончательно остановился на мне и просит не отказываться, тем более что на пост помощника В. Министра Закавказской республики могут быть выдвинуты другими национальностями кандидаты, нежелательные для нас, грузин. Скрепя сердце я согласился. Началась моя работа.
Таким образом я занял пост помощника Военного Министра Закавказской республики. Главнокомандующим Кавказским фронтом продолжал оставаться ген. Лебединский. Обыкновенно между 8-ю и 9-ю часами утра я уже находился в своем кабинете и выходил из него часто лишь около 7-8-ми часов вечера. Наскоро поев, я отправлялся на заседания Правительства, которые происходили во дворце и начинались в 8 час. вечера. Эти заседания оканчивались обыкновенно в 12-1 час ночи. Помню, как во время этих заседаний неоднократно ставились пулеметы на окнах с целью обеспечения от неожиданного нападения. Ежедневно ожидали выступления большевиков. Я вступил в свою должность около 1-го мая, а 4-го или 5-го мая председатель Правительства А. И. Чхенкели уехал как председатель делегации Закавказского Правительства для переговоров с турками в Батуми. Председателем Правительства остался Н. В. Рамишвили.
На одном из заседаний вдруг встал следующий вопрос, не помню кем возбужденный. К этому времени Кавказская Армия русского состава уже вся прошла на Северный Кавказ. Закавказская армия формировалась в составе корпусов Грузинского, Русского, Армянского, Мусульманского, дивизии Греческой и полка немецкого. В то же время была объявлена самостоятельная Закавказская Республика.
Армия, та, которая была на Кавказском фронте, уже не существовала и были лишь формируемые национальные части, выше перечисленные. Получалось следующее: были войска, формируемые самостоятельной Закавказской Республикой, и был Главнокомандующий бывшей Кавказской армией со штабом, причем последние держали себя как носители власти Великой Русской державы. Из этого положения надо было выйти так или иначе. И вот некоторые члены Правительства и именно представители Азербайджана потребовали немедленной смены Главнокомандующего. На заседании решено было сменить его, а также сменить высший состав штаба. С этого заседания меня попросили удалиться, а затем через несколько минут вновь пригласили. Мне объявили, что Правительство назначает меня Главнокомандующим Закавказской армией с оставлением в должности помощника Военного Министра, что таковое избрание последовало единогласно. Я ничего не мог ответить и не знал, благодарить надо за это или отказаться.
Между тем в штабе Главнокомандующего шли совещания старших начальников, имевшие целью выяснить, как выйти из создавшегося положения. С одной стороны, Россия раскалывалась на составные части (даже Украина отделилась); оставшаяся Россия превратилась в большевистскую; с другой стороны, Корнилов и Алексеев собрали добровольческую армию, но с последней не было никакой связи. Результатом этих совещаний было то, что решено было ликвидироваться и Главнокомандующий должен был издать соответствующий приказ; но было оговорено, что этот приказ прежде издания должен быть одобрен Закавказским Правительством. Это последнее обстоятельство я узнал лишь впоследствии. На этих совещаниях, казалось, я должен был быть приглашаем, как помощник В. Министра Правительства Закавказской Республики; чем руководствовался Главнокомандующий, не делая этого, не знаю. Вообще же я поддерживал связь со Штабом, во-первых, как с высшим управлением войск, а во-вторых, в силу того, что высшие чины штаба были мои однокашники и товарищи по службе. На другой день после своего назначения я зашел в штаб, дабы переговорить, как произвести всю передачу, вызываемую моим назначением. Там я встретил только полк. Шатилова, был уже 4-й час дня и все со службы разошлись. Он мне сказал, что Главнокомандующий издает приказ о ликвидации Кавказского фронта; я спросил его дать прочитать. Едва пробежав, я усмотрел много пунктов, которые по моему мнению могли быть изданы лишь по одобрении Правительства. Я сказал Шатилову об этом и просил его не торопиться с изданием этого приказа. На другой день этот приказ появился в газетах, а вечером на заседании Правительства некоторыми членами Правительства были сделаны запросы; известно ли было В. Министру об издании такого приказа и если было известно, какие меры были приняты для его приостановки. В. Министр должен был сказать, что ему ничего не было известно. Тут же на заседании Правительства несколькими членами было предложено немедленно отменить этот приказ, а Главнокомандующего и его начальника штаба немедленно арестовать. Я предложил не прибегать к такой мере, а сначала переговорить с Главнокомандующим. Военный Министр Гр. Георгадзе написал по этому поводу письмо ген. Лебединскому, прося его приехать на заседание Правительства. На заседание прибыл полк. Шатилов по полномочию Главнокомандующего, сказавшегося больным. Сказавшегося, ибо на другой день я его видел вполне здоровым. Полковник Шатилов на заданный вопрос ответил, что Главнокомандующий должен был отдать такой приказ, что это было его право и что отменить или изменить этот приказ не считается им возможным. Это еще более подлило масла в огонь, и после ухода Шатилова было предложено всех их немедленно арестовать, как не признающих власти Закавказского Правительства. Я едва уговорил поручить все это дело В. Министру. На другой день В. Министр целый день пытался войти в связь с ген. Лебединским для личных переговоров, но его не оказывалось дома. Послано было ему письмо В. Министром, в котором он приглашался для личных переговоров. Вместо этого прибыло от него письменное объяснение, почти дословное, сказанное накануне полк. Шатиловым на заседании Правительства. Ввиду такого положения, занятого Главнокомандующим, Правительство приказало аннулировать приказ ген. Лебединского. Его не арестовали опять по моему настоянию. Я вступил в командование войсками.
* * *
Общая обстановка была такова: армянские войска, отступая, занимали Александрополь, против них стояли турецкие войска. Стороны были в состоянии перемирия благодаря мирным переговорам делегатов Закавказского Правительства с турками. Грузинские войска занимали на Батумском направлении Натанеби, против них были турки и здесь также были взаимно вывешены белые флаги. В Боржоми был также фронт. В Ахалцихском районе турки сформировали дивизию из местных мусульман и в состав ее вошли части, формируемые азербайджанцами для Мусульманского корпуса. Эти части окружили Ахалцихе, где был грузинский гарнизон под начальством ген. Макашвили; из Боржоми наши части не могли прийти на помощь, так как организовавшиеся местные мусульмане заняли позиции к северу от Ацкури и наши войска, за недостаточностью, не в силах были сломить их сопротивление, здесь командовал ген. Арджеванидзе. Одновременно шли переговоры с турками, и эти переговоры, когда мы собрались с силами, не позволили развязать руки военному командованию для атаки мусульман на Ахалцихском фронте. Мы были в перемирии с турками, но не знали, воюем мы с Ахалцихскими мусульманами, как с частью Турции, или же они самостоятельная единица.
Турки вдруг нарушили перемирие и атаковали Александрополь. Меня местный начальник вызвал к прямому проводу и спросил принимать бой или отходить без боя, ввиду того, что перемирие нарушено без предупреждения. Я приказал принять бой. Результат был неблагоприятный для армянских войск, они были принуждены отступить сначала на Чарджуйские высоты, а затем и далее на север. Отступление совершенно расстроило армянские войска. Командир Армянского корпуса ген. Назарбегов телеграфировал и просил немедленно заключить мир. Рисуя обстановку, он указал, что войск уже нет, что между штабом корпуса и турками находится только штаб дивизии.
Вскоре после этих событий, а именно через несколько дней Закавказская Республика распалась на три самостоятельные республики: Грузия, Армения и Азербайджан. Между тем в Правительстве решено было атаковать на Ахалцихском фронте; мне развязали руки. Я выехал в Боржоми. Пробыл я там всего сутки, осмотрел часть позиций, но ночью получил телеграмму из Тбилиси, приглашающую немедленно вернуться. Я вернулся. Оказалось, что атаку отменили.
Г Л А В А III
ГРУЗИНСКАЯ РЕСПУБЛИКА
26-го мая 1918 года была объявлена самостоятельная Грузинская республика, Армения и Азербайджан последовали этому примеру. Произошло это вследствие настойчивого требования Вехиб-паши; был передан нашей делегации его ультиматум председателю Закавказской делегации А. И. Чхенкели с требованием признания Брест-Литовского договора. Последний прислал на мое имя телеграмму для передачи Правительству и о необходимости завтра же объявить независимость Грузии, для которой Брест-Литовский договор уже не был бы обязателен. Объявили. При обсуждении этого вопроса в своей фракции Жордания и Церетели голосовали против. Переговоры с турками продолжались; Грузии пришлось согласиться на Брест-Литовский договор. Наши вожди одновременно вели переговоры с германцами, так как турки продолжали держаться агрессивно в отношении Закавказья.
Не могу не отметить одного характерного факта. Еще во время существования Закавказской Республики Баку попало в руки местных большевиков, причем известно было, что главным ядром большевистской вооруженной силы был армянский полк. В Баку и в других районах произошла резня татар с армянами. Между тем Мусульманский корпус не был сформирован; грузинские войска были едва в зачаточном состоянии.
Это было весной 1918-го года. Грузины не в силах были двинуться на Баку для освобождения территории Закавказского Правительства от большевиков, тем более что надлежало быть на стороже против турок и вести боевые действия на Ахалцихском фронте и на Гагринском направлении против Добровольческой армии. Армяне также не давали войска ввиду военных действий с турками. Такова была обстановка. Азербайджанские представители в Правительстве настоятельно требовали посылки войск на Баку для освобождения последнего из рук большевиков. И вот на одном из заседаний, как хорошо помню, Усубеков, один из представителей Азербайджанского народа в Закавказском Правительстве, заявил, что если Закавказское Правительство не пошлет войск против Баку, то они, азербайджанцы, найдут "другие силы", которые вырвут Баку из рук большевиков. Намек на турецкие части был достаточно ясен, и я отлично помню тягостное впечатление, которое произвело это заявление на представителей остальных национальностей Закавказской Республики. Несмотря на это, помощь в Баку все же не могла быть послана. Большевики же продолжали продвигаться к Тбилиси и против них по железной дороге на Баку удалось выдвинуть лишь всего 200–300 человек. Как я выше указал, наши вожди вели переговоры с германцами с целью избавить Грузию от турецкого нашествия. Турки между тем продолжали продвигаться.
Отряд ген. Макашвили, окруженный в Ахалцихе, был пропущен с оружием в руках, и мы уступили Ахалцихе туркам. Наши вожди подписали передачу Ахалцихе туркам. Среди подписавшихся были: Рамишвили, Гвазава, Рцхиладзе и ген. Одишелидзе. Турки после признания грузинами Брест-Литовского договора, по которому они получили Карс, Ардаган и Батуми, теперь предъявили самостоятельной Грузии уступить им Ахалцихе и Ахалкалаки. Вот почему они требовали объявления независимости Грузии. Они заняли Ахалцихский уезд, а после взятия Александрополя продолжали продвигаться на север и были уже на Храме. При этом они в переговорах ссылались на то, что это продвигаются не их войска, а местные жители татары.
Представитель немцев граф Шуленбург сочувственно относился к нашим желаниям и, узнав от меня, что Вехиб-паша телеграммой категорически указывает, что продвигающиеся войска не суть турецкие войска, а местные жители, согласился оказать нам поддержку своими войсками для усмирения "населения". Я лично показал графу Шуленбургу телеграмму Вехиб-паши на имя нашего Правительства, где указывалось, что севернее такой-то параллели нет турецких войск.
И вот я образовал отряд в составе одного армейского батальона, одного гвардейского с батареей Махарадзе и гвардейского конного дивизиона; в состав этого отряда вошли также один немецкий баварский егерский батальон и броневые поезда Гогуадзе. Общим начальником был полковник Степан Чхеидзе. Наступление увенчалось успехом; турецкие части были отогнаны за Санаин, захвачен был даже их обоз, направлявшийся в сторону Казаха. Во время этого боя Храмский мост был взят и через него перебежали первыми наши молодые армейского батальона. Перед боем я сказал своим грузинам, что мы должны отличиться перед немцами и что Храмский мост они должны взять раньше германцев. Вот грузины бросились толпой через мост, защищаемый противником. Потом начальники немцев говорили, что грузины храбрый народ, но не умеют воевать. Естественно, грузинские батальоны были составлены из молодых добровольцев, едва выучившихся владеть оружием. Затем при преследовании Гогуадзе влетел на станцию Санаин и заставил целые сотни турок побросать оружие. Пленного турецкого офицера в военной форме доставили ко мне в вагон, и я его привез в Тбилиси, как вещественное доказательство присутствия на поле сражения частей турецких войск. Должен отметить, что во время этого боя у немцев было убито 7 человек, торжественно затем похороненных в Тбилиси.
Не могу не отметить одного обстоятельства. Во время боевых действий случились трения между командованием отряда и начальством гвардейского батальона и это в то время, когда между тем же командованием и немцами никакого недоразумения не происходило. Мне лично пришлось приехать, дабы уладить эти трения, ибо Гвардия, как и всегда впоследствии, подчинялась военному командованию постольку поскольку. Вместе с этим мной тогда же было указано начальнику отряда действовать самым решительным образом в отношении местного населения и отобрать у него оружие. Я требовал, в случае отказа выдать оружие, употребить артиллерийский огонь и заставить силой исполнить наше требование. Бывший там Валико Джугели воспротивился такому образу действий. Впоследствии в своем "Тяжелом кресте" он, описывая эти события и говоря про меня, употребил следующее выражение: "Ген. Квинитадзе требовал применения к местным жителям самых суровых мер, но мы умерили его 'пыл' ". Никакого пыла не было; в своем воображении и, вероятно, для красного словца наш горе-писатель назвал "пылом" то, что каждый начальник должен был сделать в отношении выступившего с оружием населения. Впоследствии его "Тяжелый крест" был красочно осмеян в местной прессе. Вал. Джугели был карикатурно изображен с огромным крестом на спине и внизу надпись: "Куда несешь?" и ответ – "В редакцию 'Борьбы' ". "Борьба" – социал-демократическая газета.
Местные помещики Садахлинского района жаловались мне на грабежи, производимые гвардейским батальоном. Отмечаю: первое же выступление гвардейской организации совместно с армейскими частями вызвало трения между обеими этими организациями, совершенно различными по своему духу и по условиям своей жизни. Грабеж же есть естественное следствие отсутствия дисциплины. Этот факт мной, конечно, был освещен в Правительстве, но он прошел бесследно и не произвел никакого воздействия при решении вопроса какую организацию вооруженных сил принять, гвардейскую или армейскую.
Итак немцы помогли нам. Хочу указать еще один факт их сочувственного к нам отношения. Как известно, наши вожди вели переговоры с немцами, заключили с ними договор и одновременно должны были в переговорах с турками согласиться на Брест-Литовский договор. По одному из пунктов договора с турками мы должны были пропускать их эшелоны по железной дороге по нашей территории. И вот сейчас же турки потребовали пропуска своих эшелонов на Баку. Совершенно не отвечало видам Правительства пропускать турецкие эшелоны по нашей территории; оно искало средства избегнуть этого. Между тем согласно переговорам с немцами было решено везде по железной дороге на конечных станциях, а также и в некоторых центральных местах поставить небольшие немецкие караулы из немецких военнопленных. Это было еще до прихода к нам баварской бригады. Когда турецкий эшелон подошел к Натанеби и потребовал пропуска, то перед нами встал вопрос, как быть. Я подал мысль попросить немцев помочь нам; затем обратился к их представителю, графу Шуленбургу, и предложил ему такой способ действий. В Натанеби грузинский местный военный начальник объявит начальнику турецкого эшелона, что со стороны грузинского Правительства к пропуску эшелона препятствий нет; после того к тому же начальнику подойдет начальник немецкого караула и объявит о невозможности эшелону двигаться дальше по мотивам, какие найдет лучшими само немецкое командование. Так и сделали, и турецкий эшелон принужден был вернуться в Батуми. Кажется, немцы объявили, что путь неисправен; не ручаюсь за достоверность. Это было тогда дня меня не интересно, важно было, что турок не пропустили.
* * *
Помощником Военного Министра я был в течение мая и июня 1918 года. За это время наряду с вопросами по внешней обороне страны приходилось заниматься делами по организации войск, по ликвидации Кавказского фронта и сохранению военного имущества, а также текущими вопросами. Текущие вопросы занимали почти все время. Для иллюстрации укажу следующее. Когда я вступил в свою должность, то в наследие получил три кипы неисполненных бумаг, каждая толщиной не менее четверти аршина. Все это ждало резолюций; одновременно набиралась ежедневная текущая переписка. Наряду с этим в приемной ожидали приема от 60 до 100 просителей со всякими просьбами и проектами. Тут были и просьбы о пособии, и квартирные вопросы, и ликвидирующиеся, и изобретатели, и самые разнообразные: и жалобы, и доносы, и просьбы о выдаче денег, и оружия, и снаряжения, и одежды для формирующихся частей, и т. д., и т. д. Приходили и военные, и штатские всех ведомств и всех национальностей, и мужчины, и дамы. Надо было экстренно решать вопросы. Тут по радио, там по авио, по военному суду, также по всем отделам Главного начальника Снабжений, и по кадетскому корпусу, и по фельдшерской школе, и по распределению летних помещений в Коджорах, и т. д. Сейчас всего и не упомню.
После 26-го мая управление Грузинским корпусом было упразднено, и я приступил к формированию штаба. Таким образом, едва сформировав штаб войск Закавказской Республики, пришлось, после объявления независимости Грузии, формировать грузинский штаб. Одним словом, я едва успевал с делами, совершенно не хватало времени и мне приходилось есть один раз в день часов в 7–8 вечера и то, почти стоя, второпях. Брал с собой на службу карманные завтраки; это не помогло и всегда приносил их домой нераскрытыми. Наряду с этим водоворотом просьб, разговоров, споров, совещаний создавались неоднократно пререкания с лицами революционного и не революционного порядка. Иллюстрирую некоторые картины.
Около середины мая, как я уже раньше говорил, было решено ликвидировать Кавказский фронт. Я уже упомянул о трениях с Главнокомандующим и его штабом.
Когда получился конфликт по поводу приказа ген. Лебединского о ликвидации фронта, то я получил приглашение от бывшего Главнокомандующего ген. Пржевальского пожаловать для присутствия на общем заседании со старшими начальниками Кавказского фронта, которое должно было произойти у него на квартире на Барятинской улице. Я пришел. Трудно сейчас вспомнить все подробности этого заседания. Предметом заседания было, как поступить ввиду отмены Закавказским Правительством приказа ген. Лебединского о ликвидации Кавказского фронта. Здесь выяснилось, что ген. Лебединский до издания своего приказа должен был отдать этот приказ с согласия Закавказского Правительства. На этом заседании, в момент отсутствия ген. Пржевальского, произошло столкновение между ген. Лебединским и мной. Ген. Лебединский вообще оправдывал свое поведение и не совсем верно передавал то, что происходило. Я, конечно, взял слово и стал восстанавливать истину. Произошли пререкания с Лебединским, которому мне, не помню, на какую фразу, пришлось ответить: "Да ну, будешь теперь так говорить". Он ответил: "За это 'ну' я у тебя требую (или, не помню, "потребую") удовлетворения". Я сейчас же возразил, что такими словами нельзя так легко играть и что я принимаю его вызов, и готов дать ему удовлетворение сейчас же, сию же минуту, в этой же комнате, при всех свидетелях. Оказалось тотчас же, что он был далек от этого. Ген. Пржевальский, вошедший в это время, вмешался и предложил комиссию под своим председательством с целью выяснить, был ли сделан мне вызов или нет. Ген. Лебединский утверждал, что он такового не делал. В комиссию вошли, кроме ген. Пржевальского, полк. Шатилов и я просил ввести туда ген. Ляхова, бывшего также свидетелем.
На этом же заседании было решено издать дополнительный приказ ген. Лебединского с поправками по указанию Правительства. Вышеуказанная комиссия нашла, что ген. Лебединский не сделал вызова и что во всяком случае он, если я понял его слова как вызов, берет их назад. Я должен добавить, что в этой комиссии ген. Ляхов не принимал участия, как мне сказал ген. Пржевальский, потому что его не могли найти; вместо него в комиссию, по приглашению ген. Пржевальского, вошел ген. Томилов. Я остаюсь при своем мнении, что вызов был сделан, и думаю, что комиссия прежде всего руководствовалась тем, чтобы ликвидировать инцидент и не допустить дуэли между такими лицами, как Главнокомандующий Кавказским фронтом и помощник В. Министра Закавказской Республики. Вот одна картина. Нарисую еще одну.
Надо сказать, что приказ ген. Лебединского, изданный вполне самостоятельно, без санкции Правительства, которому он до сего времени беспрекословно подчинялся, оказал нежелательные последствия на среду офицеров. До сих пор весь фронт через ген. Лебединского подчинялся Закавказской власти; сначала комиссариату, потом Правительству Закавказской Республики. Этот же приказ вдруг давал другой тон взаимоотношениям между местной властью и военными Кавказской Армии, и среди офицеров произвел впечатление разорвавшейся бомбы. Офицерство стало себя считать не только не обязанным подчиняться Закавказской власти, но и не вправе подчиняться. Правда, не все так думали.
Общий тон приказа был таков, что Кавказский фронт ликвидируется вполне самостоятельно самим Главнокомандующим вне местной власти, той самой власти, которой фронт до сего времени подчинялся. Это утверждаю. Приказ подписан 13 или 14-го мая 1918-го года, а самостоятельная Закавказская Республика объявлена была еще в апреле, кажется, 10 или 11-го. Это обстоятельство впоследствии породило большие трения между отраслями Военного Ведомства и высшей военной властью; о них я скажу позже.
Мне доложили, что офицеры штаба Главнокомандующего не хотят больше служить. Я счел нужным собрать их и сказать им несколько слов. Сказал им следующее. Я им нарисовал тяжелую обстановку, создавшуюся в Закавказье для народов, населяющих последнее: турки давят с юга; большевики в Баку; внутри волнения большевистского характера. При таких тяжелых обстоятельствах и узнаются друзья. Если русские – друзья закавказских народов, они должны в эту тяжелую минуту протянуть нам руку, помочь нам, и мы не только уверимся в их дружбе, но естественно, как следствие такого их поведения, явится то, что нам придется взять на себя по отношению к ним взаимные обязательства. Затем, даже с точки зрения политической, такое поведение русского элемента в Закавказье упрочит взаимоотношения будущей России и Закавказья, и, Бог знает, не придется ли им перед будущей Россией отвечать за то, что они предоставили Закавказье своим собственным силам и не приняли активного участия и тем не положили начала будущих взаимоотношений между будущей Россией и народностями Кавказа. Что же касается вопроса, не явятся ли они нарушившими свою присягу, служа Закавказской власти, то на этом вопросе теперь останавливаться не следует, потому что, изменив своей присяге царю с начала революции, мы все являемся, строго говоря, изменниками царю; но это была историческая неизбежность. При этом надо иметь в виду, что наша присяга необходима была царю не в те дни, когда все было благополучно, а именно была дана на тот случай, когда ему что-либо угрожало; и вот в этот момент мы нарушили нашу присягу. Нельзя оправдываться тем, что он нас освободил от присяги; это только закрывать глаза на то, что отрекся он от престола не по собственному желанию, а по принуждению. Кроме того, сейчас вся Россия распалась на части и каждая часть может упрекать другую и называть своего противника изменником; но это, конечно, будет неверно. В моих словах я обращался к их сердцу и к их политической прозорливости. Многие потом мне говорили, что они совершенно были со мной согласны; однако после моего ухода было устроено собрание офицеров, и, как мне потом передавали некоторые участники этого собрания, мои бывшие сослуживцы, старшие начальники, напротив, подогрели их в обратном направлении, т. е. не служить.
Приказ ген. Лебединского породил еще следующие явления. Нам нужно было организоваться против большевиков, наступавших со стороны Баку. Сил не было, как я уже говорил об этом; и вот в этот момент русские не находили возможным выступить и действовать против большевиков; правда, не все, но подавляющее большинство. Странно было то, что выступать против большевиков в рядах Алексеева они шли с охотой, а в отрядах Закавказских войск против бакинских большевиков считали для себя неприемлемым. Начальник авиации полк. Коновалов явился ко мне и заявил, что он мне, как своему старому знакомому, как Георгию Ивановичу, которого он знает, будет подчиняться, но что это он совершенно не обязан делать. Мне пришлось ему ответить, что таких подчиненных нам не надо, и так как я уже имел сведения, что на аэродроме и в их парке начался дележ имущества, то сейчас же распорядился поставить там караулы при имуществе, поставил во главе авиации другое лицо и предложил остаться на службе тем, кто желает. Тут должен отметить, что оставшийся добровольно на нашей службе летчик Русанов впоследствии взлетел с аэродрома для учебного полета и на лучшем аппарате улетел на Северный Кавказ. Отдал приказ о неблаговидности поступка этого господина, не соответствующего достоинству русского офицера. Подобные условные подчинения повторились и в радиотелеграфе, и в других отделах. Надо было всюду сменять командование и организовывать новые управления. Вот в каких условиях приходилось работать. Одновременно надо было организовывать свои войска и этим приходилось ведать мне непосредственно, так как должность командира Грузинского корпуса после объявления независимости Грузии была упразднена.
* * *
Весной 1918-го года большевизм сильно отразился и на формирующихся грузинских частях. Их формировали из грузин, солдат, уходящей со всех фронтов Русской армии Западного фронта, иначе и формировать нельзя было. Большевизм в Кавказских войсках пошел по той же дороге, как и в российских войсках, но без тех ужасов, убийств и измывательств над офицерами, которые происходили в рядах обезумевшей русской армии Западного фронта. Я не буду описывать картин непослушания и даже бунтов в некоторых грузинских частях, но отмечу следующее.
В феврале эти выступления солдат приняли форму сдирания погон с офицеров; в Тбилиси это в один день приняло такую форму, что ген. Лебединский отдал приказ о снятии погон впредь до установления новой формы. Как я слышал, правящие круги, т. е. имевшие в то время в руках фикцию власти, остались весьма недовольны; они говорили, что они сумели бы защитить офицера от грубых посягательств. Думаю, что повсеместно это не удалось бы; даже в Тбилиси. Уже на Барятинской улице толпа солдат стояла и отбирала погоны, причем очевидцы передавали, что видели целые кипы отобранных погон. С этого времени офицерам пришлось погон не носить. Настроение солдат и общая обстановка была такова, что в апреле один из ответственных политических деятелей Павле Сакварелидзе был совершенно разочарован и со мной в разговоре выразил свое убеждение, что нам никогда не удастся создать армию. Между тем я уже видел проблески отрезвления и возразил ему, что он не прав и что не следует терять надежды. Вступив в должность помощника В. Министра, я сделал шаг и отдал приказ надеть погоны. Надели, обошлось без инцидентов. Спустя некоторое время отдал приказ о взаимном приветствии военнослужащих, причем приветствие должен был начинать младший. Тоже прошло. Таким образом революционное опьянение проходило, время работало на нас и можно было надеяться мало-помалу организовать войско.
Указывая на то, как вследствие приказа ген. Лебединского усложнилось, так сказать, дело перехода к новой военной власти, я хочу изложить еще один факт, касающийся непосредственно штаба Кавказского фронта. Это касается запаса орденов и медалей, хранившихся в штабе. Я сидел в Министерстве в своем кабинете, когда мне доложили, что один господин желает меня видеть по неотложному военному делу. Я сейчас же его принял. Он доложил мне, что в штабе собираются завтра с утра сдать в один из банков все ордена и медали, находящиеся в штабе фронта. Между тем штаб уже принимался новым начальником. Я сейчас же отправил туда комиссию под председательством ген. Ахметели с приказанием немедленно перевезти ордена и медали в Министерство и произвести подробную опись. Так и сделали, а затем все это сдали нашему Правительству. Этот факт достаточно ярок, чтобы показать, как относились учреждения Кавказского фронта к новой власти. Я не буду останавливаться на том, что было сделано мной в области собственно военной.
Указав сложную обстановку, в которой приходилось работать, я подчеркну трудности еще следующим обстоятельством. Когда я вступал в свою должность, мне было сказано, что я буду вполне самостоятелен в военных делах. Я уже указал, как я был занят также оперативными делами. Я поехал на Ахалцихский фронт лично руководить наступлением, которого добивался с большим трудом и которое в день моего приезда в Боржоми отменили. Теперь укажу, что эта моя самостоятельность была лишь пустым звуком. Военный Министр неоднократно отдавал приказы помимо меня о формировании каких-то частей, производил в чины тех или других лиц, давал награды, даже георгиевские кресты, и т. п. И все это делалось, несмотря на мои неоднократно повторные требования не делать этого. Был даже однажды случай производства в следующий, довольно высокий, чин полковника, одного офицера штаба, не только не осведомляя меня или начальника штаба, но быть может, даже помимо последнего. На мой протест В. Министр довольно характерно ответил: "Что ж, может быть, начальник штаба находит это ненужным, а я нахожу это лишь справедливым и это мое право". Я, вероятно, не сумел объяснить ему весь вред такого образа действий, по существу очень мало отличающегося от произвола персидского сатрапа и подрывающего авторитет начальников.
Конечно, мое различие во взглядах и ежедневные столкновения с правящими должны были так или иначе разрешиться. Так оно и случилось. Однажды я был приглашен на заседание, где должно было разбираться положение об организации Гвардии. О предмете заседания я узнал в последний момент. В это время немцы были в Тбилиси и с ними приходилось считаться. Они косились на Красную Гвардию и на красный флаг над дворцом. И решено было эту родившуюся из революции организацию превратить в государственное учреждение. Это было около 20-го июня. Гвардия тогда подчинялась Совету рабочих и солдатских депутатов. Этот Совет, председателем которого был Н. Н. Жордания, продолжал существовать, хотя армия, представители которой заседали в Совете, давно уже ушла в Россию. Собственно фактическая власть в стране принадлежала этому Совету и лишь благодаря тому, что одни и те же лица были и в этом Совете и в Правительстве, острого конфликта не происходило. Надо отдать справедливость: Гвардия за это время во внутренней жизни государства сыграла довольно значительную роль. Помимо своей задачи стоять на страже революционных завоеваний, она неоднократно поддерживала в стране правопорядок и душила в самом зародыше всякие выступления против порядка как среди населения, так и в некоторых частях формирующихся войск, где состав солдат, прибывших из частей русской армии, был отравлен большевизмом. Насколько я помню, она усмирила большевистские выступления среди полков в Гори и в Телаве; если не ошибаюсь, это было весной 1918-го года. Своими действиями она, конечно, укрепляла центральную власть, что нельзя не отнести к ее заслугам. Желание ли ввести ее в нормальные условия государственной жизни или же давление немцев, или, может быть, какая-либо другая причина, не буду утверждать – факт тот, что было решено создать положение о "Народной" Гвардии.
Г Л А В А IV
ПРОЕКТ ЗАКОНА О НАРОДНОЙ ГВАРДИИ ГРУЗИНСКОЙ ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
В дни революции, особенно в последний период, неисчислимые опасности и бедствия грозили еще несформившемуся и неокрепшему государству, Красная Гвардия оказала неоценимые услуги делу свободы и гражданского порядка в стране. Красная Гвардия, сформировавшаяся из наиболее передовых рабочих и крестьян, с геройским мужеством защищала свободу и революцию от внешних и внутренних врагов; на своих плечах она вынесла всю тяжесть борьбы с анархией, мутные волны которой грозили Грузинской Республике гибелью. В признание этих высоких заслуг Красной Гвардии Правительство сим объявляет существующую Красную Гвардию – Народной Гвардией Грузинской демократической Республики. В состав Народной Гвардии входят все части Красной Гвардии со всеми их штабами, при сохранении полностью их личного состава. Положение Народной Гвардии в общей системе вооруженных сил республики и основы существования и деятельности Народной Гвардии определяются следующими нормами:
Ст. 1
Задача Народной Гвардии – защита республики, ее независимости и свободы. (Посл. Поправки) Задача Народной Гвардии, как и всех вооруженных сил, защита правопорядка, основ устройства демократической республики, а также и территории государства.
Ст. 2
В Народную Гвардию принимаются желающие из числа граждан, не подлежащих воинскому призыву, ничем не опороченных и верных демократической республике. (Поел, поправки) В Народную Гвардию принимаются желающие из числа граждан, не состоящих на действительной службе, ничем не опороченных и верных демократической республике. От службы в вооруженных силах никто не освобождается.
Ст. 3
Прием в Народную Гвардию возлагается на ее районный штаб по инструкции, вырабатываемой главным штабом. (После поправки дополнено) ... Народной Гвардии и утверждаемой Правительством.
Ст. 4
Народно-Гвардеец обязан по призыву соответствующего штаба немедленно прервать обычный свой труд и явиться на указанный пункт со всем оружем и снаряжением, выданным ему на руки.
Ст. 5
Народно-Гвардейцы обязаны хранить в порядке выданное им оружие и снаряжение, и вне службы не имеют права ни появляться в публичных местах с оружием, ни пользоваться предметами выданного им снаряжения и обмундирования.
Ст. 6
На службе (во время учебных сборов, в нарядах, караулах и походах) Народно-Гвардейцы подчиняются всем требованиям военной дисциплины и всем законам, действующим в армии Грузинской Республики. За нарушение ст.ст. 4 и 5 Народно-Гвардейцы отвечают так же, как и солдаты за аналогичные поступки.
Ст. 7
Служба в Народной Гвардии бесплатная. Но Народно-Гвардейцам, утрачивающим свой заработок на службе Народной Гвардии, выдается определенное вознаграждение за потерянные рабочие дни. Инструктора и офицеры Народной Гвардии получают вознаграждение, величина которого определяется Главным штабом Народной Гвардии, применительно к окладам, существующим в армии Грузинской Республики. (После поправки) ... Но семействам Народно-Гвардейцев во время исполнения своих обязанностей выдается определенное Правительством вознаграждение; место, где бы они ни служили, остается за ними, но содержание за время исполнения своих обязанностей не получают.
Ст. 8
Члены Главного штаба Народной Гвардии назначаются Председателем Правительства из числа кандидатов, представляемых Главным штабом. Командиры отдельных частей Народной Гвардии назначаются Главным штабом и утверждаются в том же порядке, как командиры соответствующих частей армии Грузинской Республики.
Ст. 9
В распоряжение Главного штаба Народной Гвардии Правительство отпускает необходимые средства, проходящие в государственной смете по ведомству Военного Министерства.
Ст. 10
Главный штаб Народной Гвардии по соглашению с Военным Министерством может формировать из состава Народной Гвардии части всех родов войск, принимая на себя заботы об обучении и снабжении этих частей. (Здесь мной был поставлен вопрос о количестве и составе, но этот вопрос не разрешили.) Все средства снабжения для Народной Гвардии по требованиям Главного штаба отпускаются Военным Ведомством.
Ст. 11
Ни одна часть Народной Гвардии не может быть вызвана иначе, как через Главный штаб. Право вызова Народной Гвардии принадлежит Председателю Правительства. При невозможности для Председателя Правительства воспользоваться этим правом Народная Гвардия может быть вызвана Председателем Национального Собрания. В случае исключительной важности право вызова Народной Гвардии переходит к главному штабу Гвардии непосредственно.
Дальше предполагали по моему предложению внести приказ о ее подчинении после вызова, но заседание прервалось.
На заседании были: Военный Министр, члены штаба Красной Гвардии, полк. Закариадзе, я, кажется, Мазниашвили и кто-то еще из военных; присутствовал также и Председатель Совета солдатских и рабочих депутатов Н. Н. Жордания.
Я был, вообще, против подобной организации, как вооруженной силы; так и высказался. Однако признавая ее необходимой до сформирования армии, я скрепя сердце принял участие в обсуждении. С некоторым трудом удалось провести один пункт, что гвардейцы не освобождаются от службы в вооруженных силах государства, т. е. они должны были в случае мобилизации разойтись по войскам. Фактически они этого пункта впоследствии никогда не исполняли. Приходилось по каждому пункту спорить, и мне пришлось отстаивать мой взгляд, что Гвардия, как вооруженная сила, совершенно не пригодна на поле сражения. Я выражался определенно и ясно, и приводил примеры из ее действий в этом отношении. Конечно, в моих словах неоднократно слышалось осуждение этой системы. Вдруг Н. Н. Жордания встал и весьма взволнованный, покрасневший сказал: "Я как Председатель Совета солдатских и рабочих депутатов заявляю, что во главе Военного Министерства не может стоять лицо, так враждебно настроенное по отношению к Гвардии". Я крайне удивился непривычной для Ноя Николаевича горячности. Я возразил, что меня удивляет горячность Ноя Николаевича, совершенно не соответствующая ни его сединам, ни его годам; что я никогда не напрашивался на должность помощника Военного Министра и что пойду к себе на Саперную улицу и буду там на балконе так же спокойно курить папиросы, как я их курил до назначения на должность. В это время выходивший перед тем Военный Министр вернулся и объявил, что Правительство в своем заседании одобрило положение о Гвардии и приняло его. Вопрос был кончен, споры прекратились. Не понимаю, к чему было ломать комедию и устраивать какие-то заседания. Где тут была зарыта собака, трудно определить, как и во многих других случаях, если не принять в соображение одной из основных данных, которыми руководились наши новые вожди. Но об этом после.
Г Л А В А V
МОЯ ОТСТАВКА
На этом заседании решилась моя первая отставка. Через неделю новый Председатель Правительства Н. Н. Жордания составил новый кабинет. Кабинет остался тот же, за исключением помощника Военного Министра, т. е. меня. Еще до составления нового кабинета ко мне позвонил по телефону Н. В. Рамишвили, который заменял в Правительстве отсутствовавшего за границей председателя Правительства А. И. Чхенкели. Он просил меня немедленно вызвать в Тбилиси ген. Артмеладзе и экстренно. Я его спросил о причине вызова. Он мне ответил: "Он мне нужен". Это было после того заседания, на котором Н. Н. Жордания заявил, что я не могу быть во главе Военного Министерства. Ясно было, что намечался новый помощник Военного Министра.
Как я потом узнал, ген. Артмеладзе отказался категорически. Когда был составлен новый кабинет, то мне объявили, что в новый кабинет помощником Военного Министра приглашен ген. Одищелидзе, но что ввиду его пребывания за границей я должен продолжать исполнять эту должность. Опять комедия. Я подал в отставку совершенно от военной службы. Военный Министр сказал мне, что этот вопрос будет разбираться в заседании Правительства. Я был на этом заседании. Председательствовал Н. Н. Жордания. Когда дело дошло до моего рапорта об отставке, Н. Н. встал и сказал, что он торопится на заседание Совета солдатских и рабочих депутатов, и передал председательствование Н. В. Рамишвили. Началась канитель; уговаривали остаться на должности сначала до приезда ген. Одишелидзе, потом в качестве члена Военного Совета, которого, кстати сказать, не существовало. Я никак не мог убедить их, что с должности Главнокомандующего можно уйти только в отставку, и категорически настаивал на увольнении меня в отставку. Тогда Н. В. Рамишвили позволил себе сказать: "Генерал, мы на днях введем трудовую повинность и по этой повинности заставим Вас служить". Как вам нравится такая постановка вопроса? Даже большевики не додумались до этого. Высших военных они приглашали и обставляли их жизнь по обычаям старого режима, они переманивали их к себе и никогда не применяли в отношении их трудовой повинности, понимая отлично, что на этих должностях можно работать лишь от сердца, а не по принуждению. По способу же Н. В. Рамишвили не трудно было дойти до превращения лиц, занимающих такие должности, как Главнокомандующий и помощник Военного Министра, просто в проституток. "Вот это обстоятельство и побуждает меня уйти в отставку непременно, ибо при таких порядках уже совершенно нельзя служить", – ответил я и ушел с заседания. Но у Н. В. Рамишвили свой кругозор, он по-своему решает все вопросы; но конечно, только не те, которые касаются их партии и партийных отношений; его способ – это устрашение, а арест есть всегдашний его способ разрешения всяких трудных вопросов. Совсем щедринский губернатор. Несмотря на категоричность моего желания уйти в отставку, Правительство под председательством Н. В. Рамишвили постановило назначить меня членом несуществующего Военного Совета. На другой день я заявил Военному Министру, что если с должности Главнокомандующего он не считал себя вправе уволить меня в отставку, то с должности члена Военного Совета, тем более не существующего, он может меня уволить в отставку. Он обещал отдать приказ и через несколько дней, не заботясь более об этой формальности, я уехал в деревню в Кахетию к своему шурину, у которого прожил до первых чисел октября. Таким образом состоялась моя первая отставка.
За это время я забыл упомянуть об одном обстоятельстве. Как я уже неоднократно упоминал, войск грузинских не было, они еще представляли кое-какую силу на фронтах, но на мирных стоянках это была толпа и при том недисциплинированная. Ввиду этого все имущество, оставляемое и бросаемое Кавказским фронтом, приходилось отдавать на хранение Гвардии, которая, как я уже говорил, стояла на страже правопорядка в стране. Но это хранение Гвардия понимала довольно своеобразно. Все, что туда попадало, рассматривалось как свое и впоследствии уже никакими силами нельзя было оттуда выцарапать. Вот пример наиболее яркий. Спустя два года после, когда я был начальником Военной Школы, я, будучи в одной комиссии, увидел у гвардейцев в складе пулеметы образца Кольта и артиллерийские зрительные трубы. Я просил бывшего тут же В. Джугели дать по одному экземпляру в Школу для обучения юнкеров и солдат, так как таковых образцов в Школе не было. Мне было отказано. Так смотрели гвардейцы на это имущество. Им передавалось для хранения с тем, чтобы потом использовать для общего дела, но они это получаемое имущество рассматривали как свое собственное и считали себя наследниками всего остающегося имущества.
В течение моего пребывания на посту помощника Военного Министра Правительством был образован Комитет снабжения и сей последний вбирал в себя что можно было. Но этот последний комитет, как учреждение государственное, был все же закономернее и из него, хотя и с большим трудом, все же кое-что впоследствии можно было получить, хотя и за деньги.
Итак я в отставке, в деревне, где я пробыл три месяца и где научился читать и писать по-грузински, но языком, конечно, еще не овладел. В октябре я прибыл в Тбилиси и продолжал свои занятия грузинским языком. Тогда же по просьбе редактора грузинской военной газеты я написал несколько статей, прокорректированных и исправленных Тедо Сахокия, моим учителем грузинского языка. Затем по инициативе деятелей той же газеты было устроено маленькое грузинское военное общество ревнителей военных знаний. У них в редакции собрались военные, обсудили этот вопрос; затем составили устав этого общества, меня избрали председателем и хотели было перейти к деятельности, как грянула армяно-грузинская война.
За мое время грузинские войска организовывались в пехотные дивизии, четырехполкового состава каждая; с соответствующей артиллерией; конницу составляли два конных полка с конной батареей; наряду с этим организовывались саперы, авио, радио и прочие технические части. После моего ухода войска продолжали формироваться по этой же схеме. При мне на должность начальника штаба я пригласил ген. Андроникашвили. После моего ухода мою должность временно занял ген. Андроникашвили, а затем в деревне я узнал, что помощником В. Министра назначен не ген. Одишелидзе, как говорили мне, а ген. Александр Гедеванишвили. Я очень был рад, зная его, как одного из лучших строевых начальников, к тому же, хотя и не генерального штаба, но окончившего по 2-му разряду. Я никогда не служил с ним вместе раньше, но отзывы о нем были самые лучшие. Я не буду разбирать его и его деятельность, но скажу, что во многом мне впоследствии пришлось разочароваться. Как я упомянул раньше в моих записках, он был назначен комендантом Батумской крепости. Туда же был назначен и ген. Мдивани. Во время падения Батуми ген. А. Гедеванишвили попал в плен к туркам, как и ген. Артмеладзе со своим начальником штаба полк. Н. Гедеванишвили и многими другими. Ген. Мдивани вместе с И. В. Рамишвили удалось ускользнуть на истребителе. Передавали, что отъехав от пристани, И. В. Рамишвили сказал: "Ловко выскочили". Характерная фраза. Вернувшись в Тбилиси, ген. Гедеванишвили явился в Военное Министерство и пока я был при Министерстве. В это время Военный Министр сказал мне, что следует назначить расследование о сдаче крепости Батуми. Я заметил, что практически вряд ли это будет иметь какой-либо реальный результат, но не настаивал не делать этого, тем более что переговорил об этом с ген. Гедеванишвили, который мне сказал, что он очень будет этому рад. Я уже составил проект приказа о следствии, когда был удален со своей должности. Почему после моего ухода не было назначено следствие, не знаю, и это особенно удивительно, так как Военный Министр, когда я был его помощником, очень настаивал и все время торопил меня составлением приказа. Итак, вместо того, чтобы попасть на скамью подсудимых, ген. Гедеванишвили попал на кресло помощника Военного Министра, а спустя месяца два на такое же кресло другого помощника Военного Министра попал ген. Мдивани. Таким образом Правительство быстро изменило свой взгляд. Сначала оно собиралось, собственно говоря, их судить, а затем решило посадить их на самые ответственные места военной иерархии. И это было сделано, не выяснив их правоты по суду, даже не произведя следствия, чтобы хоть по последнему составить себе то или другое мнение. Такая перемена взгляда – это тоже их тайна. Так или иначе, перед войной с армянами во главе Военного Ведомства стояли: ген. А. Гедеванишвили по строевой части, а ген. Мдивани по хозяйственной.
* * *
Когда я вернулся из деревни, то явился ген. Гедеванишвили. В приказе по Военному Ведомству я был уволен в отставку с мундиром и пенсией, и просил оформить это и указать, как, когда и какую сумму буду получать. Я обратился к нему, а не прямо к Военному Министру по привычке нашей военной субординации и думал с его стороны встретить содействие. Каково оказалось его содействие, сейчас опишу.
Сначала он сказал, что доложит Военному Министру и ускорит это дело. Потом через некоторое время он сказал, что ввиду отсутствия пенсионного устава этот вопрос надо будет доложить в Правительстве. Потом еще через некоторое время он сказал, что нужно выяснить, по какой должности мне рассчитать пенсию, при этом он добавил, что по законам российским я должен был быть два года на должности, чтобы получать пенсию по этой должности. Я ему возразил, что российские законы нельзя применять к нам, так как они совершенно не предусматривали Главнокомандующего войсками и помощника Военного Министра республики Грузии; что, наконец, если их применять, то я должен получить пенсию по предыдущей должности и поэтому, если моя последняя должность члена Военного Совета, то я должен получать по должности Главнокомандующего, как по предыдущей; если же моей последней должностью будет рассматриваться должность Главнокомандующего Грузинскими войсками то в этом последнем случае, следуя тому же закону, пенсию мне должны определить по предыдущей должности, т. е. по должности Главнокомандующего войсками Закавказской Республики. Во всяком случае, так или иначе, а вопрос надо решить скорее, так как с июля месяца (а это был уже ноябрь) я никакого содержания не получал. Он опять обещал все ускорить. Я опять ждал, ждал и все получал ответы, что нужно то одно, то другое составить и т. п. Тогда я пошел к Военному Министру, и вдруг он мне сказал, что все это он сам устроит, что он отдаст приказ без Правительства. Я зашел к Гедеванишвили и сказал ему об этом. Во время моего нахождения у него, зашел Военный Министр и возбудился разговор по моему вопросу. К моему удивлению, ген. Гедеванишвили категорически настаивал, что этого сделать нельзя без Правительственного постановления; Военный Министр категорически сказал, что он отдаст приказ. Оставалось только дать на подпись проект приказа, что могло занять времени не более 5 минут. Ген. Гедеванишвили обещал все сделать и прислал мне копию приказа. Я ушел от него уверенный, что через 2-3 дня все будет устроено. Не тут-то было; прошло две недели, и я не получил ни ответа, ни привета. Через две недели я позвонил по телефону Гедеванишвили и спросил его, отдан ли таковой приказ и почему он мне ничего не сообщает. Он мне ответил, что теперь помощником Военного Министра по хозяйственной части назначен ген. Мдивани и он все дело передал ему, и просил меня обращаться с этим вопросом уже к ген. Мдивани. Итак я получил полное его содействие. Я позвонил к ген. Мдивани. Началась опять старая история с должностями, с докладами, со справками и прочее: заканчивалось стереотипной фразой все скоро устроить. Между тем события не ждали и надвинулась грузино-армянская война. Я не буду вдаваться в ее причины и поводы; не буду вдаваться в подготовку к ней, как внешне-политическую, так и в военном отношении.
Текст подготовил Ираклий Хартишвили
Это я удачно зашёл. Хорошая выдержка, я как раз занимаюсь историей Михайловской крепости, с помощью неё я обнаружил и идентифицировал форт Анарию на местности.
ReplyDeleteЯ очень рад, что оказался вам полезен. Бог в помощь в любом хорошем деле.
ReplyDeleteДа.. К сожалению, время и советские военные не пощадили этот весьма оригинальный и уникальный памятник русского военного зодчества, как оказалось http://fortoved.ru/forum/index.php?t=msg&th=1679&goto=57888&rid=116&S=a82cdbdfb3bafecfbf72bae740b526c0#msg_57888
Delete